Асимметрия. Антон Евтушенко

крышку с горловины банки и погрузил пальцы в овощное рагу.

      Я неодобрительно хмыкнул, глянув исподлобья, как мародерствует Синоптик.

      – Лучшая отечественная закуска! – гордо сказал он и отправил в рот размазанную по фалангам пальцев икру. Довольно зачавкал, зачерпнул ещё. – У меня в такие моменты суровая подсадка на еду. Веришь, Ким, вот как распоследнего планокура пробивает на хавку люто, ничего не могу с собой поделать.

      – Ты полегче, здесь за это ноги ломают! – предупредил я.

      – Да ты не шухерись! Я всего граммульку съем.

      Наконец, пустая банка была отправлена обратно в холодильник. Синоптик обмахнул руку о штанину и протянул мне:

      – Теперь давай нормально знакомиться!

      – Это как?

      – По дембельскому уставу.

      – Мне же вроде как не положено…

      – Это балабасить печенье со сгухой не положено. Дембельский комок с акселем тоже не положен, а всё остальное никто не отменял. Устав для воина, что Коран для мусульманина.

      – Я не воин, я альтернативнослужащий!

      Но заведённую мной пластинку лейтенант грубо прервал:

      – Не грусти, бобёр, сделаем из тебя мужчину! Давай: разрешите доложить, сколько вам еще служить… – Синоптик не дождался поданной руки, схватил меня за ладонь, притянул к себе и резким движением стиснул шею в полукольце согнутого локтя, с силой надавил. Я судорожно втянул носом воздух, почувствовал, как вздулась на шее жилка, отбивая удары сердца. От напряжения заломило в висках и некстати зачесался глаз.

      – Эй, салага и бритый гусь! Докладывай шестьдесят два дня.

      От навалившегося на меня Синоптика мерзко пахнуло смрадным духом загула. Удушающий захват заставил, хрипя, извергать из памяти дембельскую сказку, оставленную моим предшественником на последнем листе вахтенного журнала.

      – Я салага, бритый гусь, я торжественно клянусь: масло, сало, колбасу, все я дедушке снесу. Разрешите доложить – сколько вам еще служить, – я выдохнул, перехватил душащую меня руку, подсел и резко перекинул через колено Синоптика. Тот хватку ослабил, но не отпустил, и мы вдвоём неуклюже повалились на грязный кафельный пол. Я схватил его за ворот растянутого свитера и проорал в самое ухо: – До вашего светлого дня осталась х…ня – шестьдесят два дня.

      Голосовые связки онемели, я задохнулся от собственного крика. Закашлялся, замахал руками, наконец, вдохнул в полную силу.

      Синоптик отвесил мне шлепок ладошкой по лбу и истошно завопил:

      – И умчит меня в запас автобус марки «ПАЗ»! Ейе-ее!

      – Товарищ лейтенант, это не устав, а уставщина.

      – Верно мыслишь. Ещё два месяца будешь у меня втухать! – пообещал Синоптик. – А потом мы побратаемся, и я красиво уйду в закат. Гульну со страшной силой. Насвистаюсь в такой дребадан, что буду блевать до самого до Воронежа. Тебя на отвальную позову. Придёшь?

      Я не успел ответить. По коридору раздались шаркающие шаги. В дверном проёме кухни показалась сутулая фигура женщины в подбитой молью горжетке. Меховой аксессуар ни разу не подходил под вьетнамки на босу ногу и сильно