Клаудиа, или Дети Испании. Книга первая. Мария Барыкова

неслышно возник на балконе и коснулся плеча своего господина. Мануэль недовольно сбросил руку, но ко всему привыкший слуга положил руку снова.

      – Какого черта, Браулио?

      – Пепа рожает, – одними губами ответил валет.

      Разумеется, внезапно покинуть турнир на глазах всего двора и столпившегося за решеткой дворца простонародья было невозможно и еще более невозможно было в такой ситуации отделаться от службы наблюдения королевы.

      – Беги немедленно, – дон Мануэль вспомнил, сколько раз дворцовый акушер, принимавший самого инфанта, выручал его в самых щекотливых случаях, и добавил, продолжая изображать на лице полную заинтересованность поединком. – Да прихвати с собой этого старикашку Авельяноса.

      Браулио исчез столь же неслышно, как и появился. Однако турнир был для Годоя испорчен. Он то и дело представлял себе Хосефу то бьющуюся в крике, то, наоборот, отдающую ему свое здоровое крепкое тело и даже забыл поздравить юного победителя турнира – графа Аланхэ. Последнему, впрочем, это пошло на пользу, поскольку премьер так и не заметил откровенно презрительного взгляда юноши, брошенного им на выскочку-«колбасника».

      В новом жилище Пепы Годой оказался лишь далеко заполночь, особенно старательно в этот раз выполнив перед этим свои обязанности в отношении Марии Луизы, дабы она не вздумала оставить его до утра. К его радости, Хосефа, хотя еще и бледная восковой бледностью роженицы, но уже пережившая страдания, полулежала в постели, прикрытая лишь до пояса. В комнате было душно и жарко.

      – Можешь отослать своего старикашку, – было ее первыми словами. – Я же говорила тебе, что он не понадобится. Ты принес жемчужной пудры?

      – А, черт! – Мануэль шутливо хлопнул себя по лбу. – И костюм не тот, – он обвел рукой свой небесно-голубой камзол, так выгодно оттенявший золото волос. – Ну, что, как? Сын?!

      – Я всегда говорила, что ты настоящий хабладорито! В отличие от тебя, я умею держать слово – да, мальчик. – И Пепа повела роскошным плечом в сторону второй кровати, на которой, туго запеленутый, лежал крупный младенец.

      Мануэль склонился над свертком – на него бессмысленно смотрели иссиня-черные глаза на бело-розовом, как у отца, личике.

      – Какой красавец! – восхищенно выдохнул Мануэль, вспомнив красное, сморщенное лицо инфанта, показанного ему через час после рождения. – Лучшей награды мне от тебя и не надо!

      – А мне надо, – серьезно ответила Пепа. – Во-первых, мне надо денег. И много.

      Мануэль удивился: Пепа никогда не просила у него денег, довольствуясь многочисленными роскошными подарками, на которые он не скупился. Но, в конце концов, у женщины должны быть прихоти. Тем более, после родов.

      – Пять тысяч дуро хватит?

      Женщина задумалась, нахмурив белый лоб, а потом беспокойно огляделась.

      – Нет, шесть… Да-да, шесть! Подойди ко мне, Мануэлито! – вдруг позвала она тем жарким дурманящим голосом, от которого у Годоя всегда туманило голову. –