Клаудиа, или Дети Испании. Книга первая. Мария Барыкова

виде? – Клаудиа опустила голову: она слишком хорошо помнила многочисленные рассказы доньи Гедеты о ведьмах и колдунах, которые спешат возвратиться домой до первого удара колокола, чтобы никто не увидел их в дьявольском обличье. – Ну, вот что. Ничего никому не рассказывай. С горшечником я поговорю сам. Больше ты никого не видела?

      – Нет, – ясно глядя падре в глаза, ответила Клаудиа. – Никого. Я побегу, мама ждет.

      Дома ее встретила все та же настороженная тишина, прерываемая иногда стонами Марии, но уже гораздо более слабыми и редкими. Гедета вышла к девочке с каменным лицом.

      – Дом не убран уже вторые сутки. Я тебя не ругаю, Клаудита, ты правильно сделала, что ушла – это не для твоих ушей, но отправиться в лес и заблудиться, чтобы тебя подобрали посторонние – это уже слишком. И лишних песо в благодарность у меня нет. А теперь бери метлу – и за дело.

      – А мама? – в третий раз за этот вечер спросила девочка, надеясь получить хоть какой-то вразумительный ответ.

      Сухими пальцами дуэнья подняла питомице подбородок.

      – Она жива. Но молись, чтобы дожила до утра.

      – А брат?

      Гедета только отвернулась.

      Соседок уже не было, и Клаудиа покорно взялась за уборку, бормоча сквозь слезы молитвы святой деве дель Пилар. Она работала всю ночь, опасаясь заснуть и перестать молиться. На рассвете Гедета приказала ей вскипятить воды, и, едва волоча ноги, девочка вышла во двор наполнить ведра. От бессонной ночи в ушах звенело, и сквозь этот тягучий звон она даже не сразу расслышала гулкие удары копыт по пустым улицам.

      – Перикито! – ахнула она и выронила ведра. Ледяная вода обожгла ее ноги, но девочка даже не сдвинулась с места.

      В воротах, вся в хлопьях пены, показалась рослая игреневая лошадь, с которой действительно спрыгнул Педро, а за ним не менее ловко – высокая сухая фигура в черном, по глаза закутанная в мантилью. Бросив на девочку обжигающий взгляд черных, почти без белков глаз, женщина направилась к дверям, словно жила здесь век.

      Педро вытер со лба смешанный с грязью пот.

      – Я успел?

      – Не знаю. Как будто бы да. Кажется, мама еще жива. Пойдем в сад, мне страшно.

      Они сели на полусгнившую скамью, и Клаудиа прислонилась растрепанной головой к широкому плечу. Из дома не доносилось ни звука. Солнце уже высушило листья маслин, и Клаудиа готова была почти задремать, как многоголосый хор проснувшегося переулка прорезал дикий вопль нечеловеческого страдания. Дети в ужасе переглянулись и бросились в дом.

      Клаудиа вбежала в спальню и сквозь золотой свет штор увидела распростертую на полу перед статуей девы Марии дуэнью и на постели в окровавленных тряпках чистое, как мрамор, тело матери. Женщины в черном нигде не было видно.

      Педро запоздало закрыл ладонью глаза доньи Марии и силой вывел Клаудилью на кухню.

      Через полчаса по дому опять сновали соседки, плыл дым от ладана, шуршали вытаскиваемые из сундуков погребальные ткани. Клаудиа сидела на низкой скамье у очага, где любила