Любовница Иуды. Александр Григорьевич Гайсин

ночь. В антрацитовом небе желтел острый осколок луны – как отраженная в воде половинка серебряной монеты. Темень захламленного двора прорезал лезвием луч лунного света. По обе стороны выхребтили спины два тощих представителя кошачьего племени: один из них вспрыгнул прямо на спину другому, очевидно самке, подмял ту под себя, вцепившись зубами ей в холку, и принялся за исконное для всякого самца дело… Эта парочка так истошно визжала то ли от боли, то ли от наслаждения, что Иудино сердце зачастило от вожделения. Он вспомнил, как в детстве их сосед Рувим, правоверный хасид-кицай, при виде подобной сценки в ужасе закрывал глаза, хватался за филактерию на лбу и, бормоча молитву, вслепую брел по двору, иногда разбивая ненароком голову о дерево или угол дома.

      Услышав за спиной чье-то жесткое дыхание, Иуда с печальной улыбкой обернулся и замер: из кулачка хозяйки дома змеиным жалом выскочило тонкое лезвие и уткнулось ему в подбородок, а ещё недавно приятное, даже эффектное лицо Марсальской подурнело от грубой ненависти.

      – Слушай меня внимательно, козел продажный. Не вздумай вести эти разговоры с моими пещерниками. У нас тут много осин, и мы с радостью повесим тебя во второй раз. Не перечь, когда я буду всем внушать, что ты – правая рука Князя, явился к нам по моей просьбе, уважив желание его любимой ученицы. Ферштейн?..

      По её самоуверенному голосу и уничтожающему взгляду Иуда понял, почему Марсальская спрашивала о наличии у него тайных возможностей – боялась обжечься! А теперь осмелела, убедившись, что гость серьезной опасности не представляет. Её расчетливое коварство возмутило Иуду: он плюнул в бесстыжие насмешливые глаза и, когда она отшатнулась, влепил такую смачную затрещину, что хозяйка отлетела к трюмо и ударилась затылком о тумбочку. Иуда вырвал у неё нож и отхлестал бесстыдницу по щекам.

      – Руку на мужчину поднимать? На своего Адама? Дщерь проклятого Содома! – К его удивлению, Марсальская не стала царапаться или кусаться, а плотно обхватила его ноги кольцом гибких рук, прижалась к нему грудью и сладострастно возопила:

      – Наконец-то! Узнаю Иуду! Ах, какая лепота! Бей меня, Иудушка! Лупи, топчи, насилуй! Ну же, родной! Ты наш, наш!

      – Я ничей. Запомни, женщина, – Он оттолкнул Марсальскую и досадливо отвернулся. В нём опять заворочалось грубое желание распять Ираиду на полу и овладеть ею со всеми прихотями, как рабыней-набатеянкой.

      Внизу с грохотом опрокинулся стул. Послышались скрипучие шаги по деревянной лестнице. В напряженной тишине громом прогремел сырой голос атамана Бабуры:

      – Ираида Кондратьевна! Товарищ Марсальская! Ты где? Екалэмэнэ! Хочу вина и любви!

      Хозяйка особняка стерла с губ кровавую слюнку, чертыхнулась и ловко вскочила на ноги, двигаясь с кошачьей грацией. Быстро поправив волосы у зеркала, Ираида преданно обняла Иуду за шею. Прикусив мочку его уха, она потянула носом и прошептала:

      – Я балдею от твоего могильного амбре!

      3. Информация пионерчика Геры

      Утром, проснувшись, но не поднимая