Их женщина. Лена Сокол

как безумная. Показываю на него пальцем. И он тоже смеется. А потом я смотрю на свою испорченную одежду и тоже смеюсь. Мы не можем остановиться, ржем, цепляемся друг за друга и падаем от смеха прямо на дорогу.

      Наконец, утерев слезы и успокоившись, идем прочь из жилого квартала через парк. Беру у него из рук бутылку и жадно выпиваю остатки приторной теплой газировки, которая никак не хочет лезть в горло, а затем говорю:

      – Мать твоя тебя пришибет.

      – А мне насрать, – хихикает он и, поймав мой взгляд, с серьезным видом прокашливается.

      – Она тебя любит. – Говорю, поджав губы. Отхожу, швыряю пустую бутылку в мусорный бак, возвращаюсь и тяжело вздыхаю. – Хоть и двинутая, но любит. Сразу видно.

      Мы сворачиваем на тропинку, ведущую к реке.

      – А… твоя где? – Спрашивает парень.

      – Моя… – Ускоряю шаг. – Где-то.

      – Что это значит? – Звенит за спиной его голос.

      И я решаюсь довериться. Все равно, у меня кроме этого мальчишки никого больше и нет.

      – Папа отсудил у нее опеку. Это было много лет назад.

      – И вы не видитесь?

      Смотрю на него через плечо, впиваюсь глазами. Выражение лица у него такое наивное, детское, словно чувак живет и знать не знает ничего о боли.

      – Нет.

      Меня накрывает волной обиды, разочарования и тоски, что неизбежно несут с собой любые воспоминания о детстве.

      – Это плохо. – Произносит Майкл.

      И его это грустное «плохо» внезапно пробивается сквозь ярость, затуманившую мой разум, и заставляет довериться, смягчиться, спокойно выдохнуть.

      – Наверное. – Соглашаюсь.

      Мы идем сквозь высокую траву. С моих волос капает газировка, пальцы липнут друг к другу, верхние ресницы примерзают намертво к нижним. Но мне на удивление уютно и хорошо.

      – Он не разрешает вам встречаться?

      Горло сдавливают тиски огорчения.

      – Раньше я так думала. – Дышать становится все труднее, словно кто-то выкачал весь кислород из воздуха, но я все равно это произношу: – Думаю, она сама не хочет меня видеть.

      Всхлип рождается где-то глубоко в животе, поднимается вверх и чуть не продирается сквозь стиснутые зубы.

      – Я долго винила отца. – Не узнаю собственный голос, таким он слышится сейчас писклявым и тонким. – Думала, что это он все испортил, разрушил семью и разлучил нас. Да я и сейчас продолжаю его в этом упрекать. Периодически. – Слезы раздирают глаза, жгут веки, щиплют в носу, но мне удается, наконец, сделать глубокий вдох. – Мне было девять или десять, когда я сбежала. Узнала адрес, пришла к ней.

      На секунду у меня пропадает дар речи. Безумно тяжело переживать все это внутри себя снова и снова.

      – Осторожнее, – Майкл подает мне руку.

      Я хватаюсь за нее и перепрыгиваю через ручей. Вдали слышится шум реки, где-то в траве стрекочут сверчки. Ноги плывут по земле, не ощущая веса моего тела.

      – Помню, мы тогда обнялись. Это как чувствовать, что ты вернулся туда, где слишком давно не был. Как вернуться домой. Я сказала, что останусь жить с ней. Плакала. Просила никому