Игры со Временем. Книга вторая. Хранитель. ОМ

он совершенно поникшим.

      – А я, знаете ли, все-таки дозвонился.

      Борис Ефимович помолчал. Потом, не поднимая глаз, тихо сказал:

      – Гриша умер…

      4

      Холодная вода ненадолго успокоила боль в ноге. Он чувствовал, нога распухает, и двигаться вперед становится все труднее. Однако останавливаться было нельзя, те двое эсесовцев, не обнаружив его в машине, уже, наверно, идут по следу. Что было с людьми, которые ехали в машине, ему не хотелось думать, но мысли об их судьбе не оставляли. Он старался думать о хорошем, что с ними все обошлось, они живы. Успокаивал себя тем, что по-другому поступить не мог – слишком важна его миссия, и от ее выполнения зависит жизнь огромного количества людей, но это не помогало. Чувство вины, что из-за него могли пострадать невинные люди, не оставляло.

      Речка становилась все глубже. Он, раскинув руки в стороны, лег на спину. Солнце клонилось к закату, и небо, чистое, лазурное, светлое днем, к вечеру стало темнеть и хмуриться. Сквозь ветки деревьев, склонившихся над водой, он видел сбивающиеся в тучи кучевые облака и подумал, что был бы рад сейчас дождю. Он всегда любил дождь. После дождя все вокруг выглядит иначе, появляется ощущение чистоты и свежести. Особенно летом, после долгих жарких дней, природа с дождем словно сбрасывает с себя накопившуюся усталость.

      Он закрыл глаза и погрузился в мир журчащей воды и чуть слышных лесных шорохов. В памяти всплыло лицо матери, доброе, светлоглазое, с паутинкой маленьких морщинок, разбежавшихся в разные стороны от улыбки. Она смотрела на него и тихо пела колыбельную:

      Спи, сыночек мой, усни,

      люли, люшеньки, люли.

      Скоро ноченька пройдет,

      красно солнышко взойдет.

      Свежи росушки падут,

      в поле цветушки взрастут,

      сад весенний расцветет,

      вольна пташка запоет.

      Люли, люшеньки, люли,

      ты, сыночек, крепко спи.

      За спиной мамы, в полумраке деревенской бабушкиной избы, невысокий, крепкий, с седеющим бобриком волос, стоял отец. Лицо его словно растворилось в темноте, но хорошо был слышен голос:

      – Сколько можно парня с колыбельными спать укладывать. Не маленький уже, скоро в школу. Ох, мать, разбалуешь ты его.

      Ворчание отца было не злым и само по себе напоминало ту же колыбельную, что пела мать.

      Сколько лет он не видел родителей. Что с ними стало, постарели, конечно, а может быть… Он отогнал набежавшую мысль прочь, хотя понимал, то, о чем и думать не хочется, вполне за прошедшие годы могло случиться.

      Память снова вернула его в далекий бабушкин дом. В комнате, там, в дальнем темном углу напротив окна был еще кто-то. Этот кто-то вызывал в сердце страх. Слабый свет луны, выскользнув из-за туч, на мгновение высветил угол, и он увидел – Корша. Штандартенфюрер Корш смотрел на него оттуда и криво ухмылялся, чуть покачивая головой. От неожиданности он вздрогнул, взмахнул, словно отгоняя жуткое видение,