И коей мерой меряете. Часть 2. Ангелина. Ирина Критская

лежала тоненькая цепочка. Геля вытащила ее, она была почти невесомой, но в свете настольной лампы так сияла, как будто была соткана из солнечных лучиков. В коробочке лежала еще крошечная жемчужинка на кругленькой, граненой подвеске. Геля подскочила было зеркалу, у нее в жизни не было такой красоты. Но сразу потухла, сложила цепочку в коробку.

      – Вов. Выслушай меня.

      Она долго и путано что-то говорила, объясняла, плакала, потом снова объясняла. Володя молчал, только иногда чуть морщил лоб и как-то очень внимательно вглядывался в ее лицо. Потом тяжело встал.

      – Я все понял, Гель, Давай спать. Утро скоро.

      Геля уснула сразу, как будто ее выключили из розетки. Она не слышала, что Володя так и не лег, просидев до рассвета у окна.

      ***

      Геля проснулась от звука мощного ливня, бьющего по подоконнику. Подскочила к окну, еле справляясь с ветром закрыла раму, сразу вся вымокнув и наступив босыми ногами в здоровенную лужу на полу. Обернулась, смеясь и увидела, что постель с ее стороны даже не смята. Вчерашнее разом нахлынуло и, предчувствуя беду, Геля подскочила к шкафу. Все Володины вешалки были пустыми, чемодана тоже не было. На неверных ногах Геля добрела до стола, села, вытащила записку, прижатую коробочкой.

      «Гельчонок, мне надо подумать. Прости»

      …

      Степной ветер ворвался в поезд, который уже тормозил на станции. Забытый аромат уже чуть привявшей от жары полыни, начинающих распускаться флоксов и еще чего-то такого радостного, то ли парного молока, смешанного с легким запахом навоза, то ли вишневого варенья окутал, и на какую-то секунду заставил забыть о боли.

      На перроне стояла мать, и держала за ручку кругленькую глазастую кудрявую девчонку в вышитом фартучке.

      Слезы застилали глаза.

      глава 4. кувшинки

      Всю дорогу Ирка висела обезьянкой у Гели на шее и щекотно дышала. Она вцепилась в мать ручонками и отпускать не хотела. Так они и дошли, по очереди волоком перетаскивая чемодан по пышной деревенский пыли. Жара уже стояла над степью, дремотно обволакивая придорожные седые чертополохи и подсолнухи. Миновали цыганский двор, старую березу, которая вроде стала меньше ростом, но мощнее, коряжистее. Прошло то всего ничего, два года, а все вдруг показалось Геле совсем другим, стареньким, приземистым, жалким. Прямо перед домом, в небольшой лужице, оставленной ночным дождём и чудом не испарившейся на такой жаре, сидел смуглый, кудрявый пацаненок, чуть постарше Ирки и ляпал замузганными ручонками по грязи. Он вытаращил огромные синие глазюки и смотрел на чуднУю процессию, ползущую мимо.

      – Офка.

      Ирка попыталась выскользнуть из Гелиных рук.

      – Офка!

      – Это Вовка, Райкин. Там у них целый питомник, понародили и бабке сбросили. Райка, слышь, вся синяя ходит, муж лупит ее, что сидорову козу, тут милиция даже приезжала, уж не знаю кто вызвал. И Чергэн тоже своего малого притащила.

      Анна устало прислонилась к калитке полисадника, вытерла пот.

      – У нее