Нана. Лена Сокол

больше не сухой лист на асфальте, который таскает по дороге ветер, куда ему только вздумается. Не мелкая серая пыль, ложащаяся на плечи хмурых прохожих осенью, которую никто не видит, потому что и без этого на улице мерзко и промозгло. Не бездомная собачонка, что скулит и подволакивает лапы от летящего вслед камня.

      Я – это Я.

      И Я есть. Существую. Живу.

      И ничего больше не боюсь. Ведь все теперь будет по-новому.

      Да. Боль все еще напоминает о себе. Но теперь она другая. Она дает мне ощущение того, что я жива. И больше не позволю меня сломить. Какая бы беда не обрушилась на голову. Как бы сильно не давила ночь темным холодным одеялом одиночества. Как бы не закладывала уши давящая безжалостная тишина.

      Буду сильной. Буду новой. Счастливой. Буду.

      569 дней до прибытия на Старый вокзал

      Горстка земли упала на крышку гроба, в котором лежала моя мертвая мать. Еще горстка. Еще. Никто не плакал. Все молчали и ждали, когда это закончится. Чтобы позже сказать несколько добрых слов за столом и свалить уже подальше по своим делам.

      Родных у нее не было. Детдомовская. Круглая сирота. Никого. Я, отчим, несколько подруг, коллеги с работы, соседка – тетя Рузана. Вздыхать по моей маме, кроме нас, было особо некому. Из нажитого у нее был лишь наш старый домик.

      А еще прободная язва желудка. Потому что мама много нервничала и никогда никому не жаловалась. Любые неприятности терпела стойко и всегда молча. Молчала она даже тогда, когда ее резко согнуло от боли. Не пикнула ни разу, пока везли в больницу. Не произнесла она ни звука и когда скончалась через сутки от перитонита – гнойного воспаления брюшной полости.

      Я смотрела в холодную темную яму пристально, не моргая. Пыталась навсегда запечатлеть в памяти тот момент, когда по моей вине ее закапывали в землю.

      Мы были слепы. Все. Были сосредоточены на себе. Никто не замечал, что ей было плохо. Что за дежурной улыбкой скрывался одинокий человек, которому тоже необходимы были внимание, участие и забота. Мы просто привыкли. К тому, что она рядом, что знает и контролирует все процессы, что умело руководит хозяйством и нашей жизнью.

      Мы все были глухи и слепы друг к другу. Никто из нас не хотел замечать очевидного. Я из-за того, что чувствовала себя неуютно рядом с чужим человеком в нашем доме. Она – из-за того, что не верила, что этот человек может представлять какую-то опасность для меня.

      – Как ты можешь такое говорить, Нана?! – Она в ужасе прикрыла рот рукой, обронив на пол кухонное полотенце. – Дядя Жора тебе как папа! Он воспитывал тебя с восьми лет! С восьми! – Все это шепотом. Задыхаясь.

      – Мама. – Мое лицо густо покрылось краской. – С тех пор, как он увидел меня там, в ванной… – Ток. Ток. Сердце грозилось вырваться из груди. – Он…

      – Бог с тобой, девочка. – Она буквально рухнула на стул. – Да он же к тебе как к дочери… Как же ты…

      – Все изменилось, мама! – Я тоже старалась шептать. Надежды на то, что разговор останется между нами двоими, рушились с каждой секундой. Не этого я ждала, не этого хотела. –