Носорог для Папы Римского. Лоуренс Норфолк

он все равно убедил себя, что виденное и слышанное им – дьявольские козни, этакие картинки, что всего этого попросту не было, не могло быть. И не могут сердца людские быть настолько ожесточенными. Поэтому, когда пришел Кардона, сообщив, что власть Медичи во Флоренции восстановлена и он может забирать себе город, он подсчитал, какую цену за это пришлось заплатить – разбитыми черепами, окровавленными ртами, ужасными ранами, разорванной плотью, – и лишь утвердился в своем убеждении, каковое и позволило ему отогнать от себя крики невинно убиенных. Итак, Медичи еще раз овладели Флоренцией, но кардинал не может здесь оставаться. Потому что за Флоренцией видится Прато. А за мягкими чертами его лица проглядывают жестокие черты Борджа. И снова он оставляет за спиной резню и мор и сворачивает на дорогу, ведущую к Риму. Шуты и идиоты вернутся в его дворец, где он снова примется ждать-выжидать. Снова зажгутся в палаццо Медичи огни, снова зазвучат в высоких покоях пьяные вопли и смех, многократно усиленные эхом. За этим Римом стоят другие Римы. К январю следующего года Юлий был уже тяжело болен. Пришел февраль, и он умер.

      Секретарь наконец постучал в дверь, вошел и встал перед ним. Мрачный вид, спокойствие, непоколебимость Гиберти – вызов для его хозяина. Уж больно хорошо этот Гиберти собой владеет, ничем его не проймешь. Даже когда Папе хочется, чтобы слуга оступился, опозорился, сел в лужу, Гиберти делает это легко и безо всяких усилий. Невозмутимый Гиберти – неудачный объект для злых шуточек и розыгрышей, которые Папа постоянно прокручивает в голове, но именно поэтому Папа их на нем и репетирует. Ночные горшки, конские хвосты – как только не пытался хозяин вовлечь своего верного слугу в забавы и игрища. Однако Гиберти всегда удается уклониться. Но потому он и идеальный фон для всяких проделок, и замечательный объект для них. Гиберти открывает свою папочку, Папа крутит в пальцах косточку от оливки. Расписание его дня – встречи, назначения, службы. Гиберти откашливается – он всегда для начала почтительно кашляет – и вопросительно смотрит на Папу:

      – Ваше святейшество?

      Папа кивает, и Гиберти начинает читать. Завтра он откроет следующую страницу, потом еще одну и еще одну. Дни пап запротоколированы, подшиты в папки, и в скольких папках, в скольких стопках папок описаны жизни последователей Петра? Так много лет. Так много пап.

      Юлий скончался, и двадцать пять кардиналов промаршировали в Сикстинскую капеллу. Двадцать пять раздраженных, ограниченных в передвижениях прелатов постоянно натыкались на тоненькие перегородки своих временных келий, ворочались на по-ходных кроватях, вышагивали, спорили, шумно мочились в писсуар, отделенный от нефа шторкой. Их слуги метались из отсека в отсек, шепотом передавали сообщения, вскидывали в негодовании руки, согласно кивали. Двери заперты, конклав начался. Кардиналы злились, раздражались, упрямились все сильнее. Люди Риарио уже надавили на Адриана из Корнето, тот ответил отказом, потом засомневался. Содерини выжидал, постоянно думая о своем смещенном