Опоздавшие к лету (сборник). Андрей Лазарчук

«Ложись!» – крикнул Камерон, он ждал гранатного взрыва, и Петер тоже ждал взрыва, но Армант, видимо, не понимал этого, тогда Петер рванул его от двери и прижал к полу. Так они и лежали, Армант слабо шевелился, потом Камерон сказал: «Пронесло». Петер поднялся. Камерон уже, торопясь, впихивал в отверстия от пуль черную вату и спички. «Помогай», – сказал он, и Петер стал разминать хлебный мякиш и замазывать им дыры поверх спичек…

      Он стоял лицом к двери и не видел, как Брунгильда шла к Арманту, а он пятился от нее, как она приблизилась вплотную и влепила ему тяжелую пощечину, – тут только Петер оглянулся: Армант уперся в стол и ерзал вправо-влево, пытаясь нащупать путь отступления, руками он закрывался, но Брунгильда, почти невидимая, отвешивала ему то с правой, то с левой руки, шепча при каждом ударе: «Мерзавец… подонок… крыса… мразь… ублюдок…» – и Армант не выдержал и завопил: «Уберите эту бабу!» – «Ах, уберите!» – восхитилась Брунгильда и вмазала ему еще. Камерон вовремя оказался рядом с ними, он перехватил руку Арманта, вывернул – шутя – ее за спину и отобрал пистолет, рукояткой пистолета он тихонько долбанул Арманта по затылку – не так, чтобы отбить память, а просто чтобы напомнить о такой возможности, – и Армант обмяк и, обмякший, униженный, потек на свою койку и пролился на нее – и вдруг зарыдал.

      Брунгильда, тяжело дыша, опустилась на кровать Петера. Петер сел рядом, потрепал ее по плечу.

      – Ничего, – сказал он. – Как-нибудь… Ты только воздержись от резких движений, хорошо? Надо воздух экономить…

      – А с тобой опасно связываться, – сказал Камерон. – Как… как… – Он не договорил и вдруг заржал, и Петер подумал, что, пожалуй, впервые слышит, как смеется Камерон, причем совсем не ясно, по какому поводу.

      И тут подал голос сапер.

      – Твою мать, – громко и отчетливо, будто и не пролежал полночи без сознания, сказал он. – Есть тут кто живой?

      Кап… кап… кап… кап…

      Клепсидра…

      Если лежать не шевелясь, кажется, что и не лежишь вовсе и что тебя просто нет – и головная боль не твоя, ты лишь знаешь о том, что она есть… молоточки или капли? Кап… кап… тук. Тук. Тук. Тупо и беззлобно, не имея представления о том, как это больно… в виски… и в глаза – сзади. Больно до невозможности терпеть – но ты даже не тратишь силы на то, чтобы терпеть, ты просто знаешь, что боль есть и что она твоя, но это далеко в стороне, и потому никому не интересно… Волки, что ли, воют?

      Откуда капает? Сил нет, как хочется пить… Что? Ничего. Я молчу. Вечер? Где вечер?

      Стоят. Может, и заводил. Не помню. Осталась только Клепсидра.

      Кап. Кап. Кап! Кап! Кап!!! Кап!!! Кап!!! Пустите меня! Пустите меня! Пустите!!!

      А… нет, ничего. Все в порядке, Карел. Голова – сил нет. Дурею. Скоро кончится.

      …этот актер – который играл диверсанта и которого я в затылок – в ямочку между шеей и затылком, он даже не успел ничего почувствовать и повалился, как тряпичная кукла, – я ведь успел понять – успел понять – успел понять… только не выстрелить не смог – странно… и часового они – ножом – почему? До сих пор вижу, как он валится – он умер мгновенно, раньше, чем упал,