Сказание о Джэнкире. Софрон Данилов

обязательно к первому секретарю. Как в бытность Ефрема Тихоновича…

      Кэремясов прихмурился: не поощрял, когда при нем в непочтительном тоне упоминали его предшественника.

      Нина Павловна поперхнулась было, но закончила непримиримо, еще более твердым, холодным голосом:

      – Прошло уже больше года, а никак не привыкнут. Ничего. Привыкнут.

      – Хорошо, – Кэремясов побарабанил пальцами по настольному стеклу. «Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего. Как в слышанной недавно частушке, – подумалось с укоризною, но и, признаться, с некоторым удовлетворением. – Давно пора менять стиль руководства! Ох давно! С первых же дней он установил неукоснительный порядок: пусть никто не ждет, когда соизволит открыть рот первый секретарь, не ждет ничьего указующего перста – сам распоряжается на вверенном ему участке. Такой принцип замечателен тем, что дает людям большую самостоятельность, расковывает инициативу, повышает их гражданскую ответственность…» – И сама мысль, и красивые слова, в какие она облекалась сейчас в его уме, – все это не могло не радовать Кэремясова. – Но… иногда мы, кажется, переигрываем. Вот, например, с этим бригадиром из «Тэрюта» не мешало бы встретиться, обсудить, что и как…

      Пока подыскивал мягкие слова, должные бы укротить рвение секретарши, и когда наконец нашел, осекся: на лице Нины Павловны обнаружил явную обиду. «Зашла же она в совершенно ином настроении, так? Или он не обратил внимания? С чего это она вдруг разобиделась? Вот прелести совместной работы с женщиной! Будь на ее месте мужик, – не потребовалось бы никаких китайских церемоний. А тут… Но в смысле аккуратности, исполнительности работник она – поискать. Да и вообще приятно: красивая женщина!» Подумалось без каких-либо потуг на фамильярность; тем более исключалась возможность каких-то шашней. Вслух произнес:

      – Передайте директору комбината Зорину: пусть срочно зайдет ко мне! И пока он будет в моем кабинете, никого ко мне не пропускайте.

      – Слушаюсь!

      «Ну вот опять… Так, по-военному, отвечает, когда чем-то недовольна, – в порядке, так сказать, скрытого протеста».

      Пока Нина Павловна обиженной походкой еще шествовала к двери, Кэремясов склонялся уже над красной папкой.

      9 часов 5 минут

      Прошла по меньшей мере минута, после чего Кэремясов с тяжелым вздохом раскрыл папку.

      «Отчего же герой обязательно должен любой пустяк делать с «тяжелым вздохом»?» – наверняка подумал какой-нибудь въедливо-дотошный читатель. Тут же и заподозрил автора в суконном бытописательстве или, еще не слаще, допотопном натурализме.

      Увы, дорогой читатель, на сей раз, извини, ты жестоко ошибся. И вздох, и тяжесть его – не архитектурное излишество стиля, сущая правда. Поставь-ка себя на место героя, – запоешь ли? Того и жди очередной неприятности! Но что до Кэремясова, не только в том дело: с этого мгновения как бы переступал черту, за коей кончалось все личное и начиналось служение…

      Почту открывало директивное письмо из обкома партии «О дополнительных мерах к предстоящему охотничьему сезону».

      Как реагировать, если