Люди $лова. И. Сотников

этих выдающихся персон люди, проявляли к ним не всегда здоровый интерес – не вынимая изо рта сигареты, постоянно о чём-то спрашивали их – то они здесь тоже не случайно собрались.

      – Полковник Заноса! – несколько фамильярно, что в этих демократических стенах допустимо, обратился к диктатору постоянно поправляющий на носу очки и во рту сигарету, какой-то хлипкий тип. И, наверное, диктатор не счёл бы нужным заметить этого, по его мнению, слизняка, если бы у того не висел пейджик со словом «пресса» и если бы сенатор Маккейн своим кашлем не дал ему условный знак.

      – Да, я вас внимательно слушаю. – Расплывшись в очаровательной улыбке, из-за которой множество леди, не задумываясь, отправилось бы за ним на край света (как раз туда, где диктаторствовал полковник Заноса), ответил этому слизняку из какого-то там поста Заноса.

      – Когда вы станете генералом? – не успел этот, как оказывается ходячая язва, журналист задать этот однозначно провокационный вопрос с подтекстом, как окружающих сенатора и диктатора людей накрыло общее веселье. И надо отдать должное полковнику Заносе, он не стал доставать свой наградной золотой пистолет и всаживать серебряные пули в этого журналюгу (все знают, что этих оборотней можно убить только серебряными пулями) – у Заносы он сегодня заряжен золотыми; а их на такого жалко – а вместе с сенатором Маккейном рассмеялся в ответ. Отсмеявшись же, Заноса, дабы показать какой он необидчивый полковник, сам ответно шутит:

      – Пока никто не назначает. – И пожалуй эта недальновидная шутка Заносы заслуживает не меньшего, и ему в ответ даже послышалось сдержанное хихиканье, но этот, что за язва журналист по имени Кондор, не только громче всех смеется, но и своим новым вопросом к сенатору Маккейну, срезает весь только образовавшийся смех.

      – Сенатор. Отчего такая несправедливость. Неужели полковник Заноса не заслужил? – задаётся вопросом мистер Кондор и, в один момент срезав улыбки с лиц дипломатов и всех других здесь стоящих людей, погружает всё собрание в мрачную немоту. Ну а выход из такого неловкого молчаливого положения всегда необычайно труден и, пожалуй, возможен только в результате внешнего вмешательства, либо же никем неожидаемому поступку, кого-то из здесь стоящих. И кто знает, чтобы все они делали, не окажись в их рядах случайно затесавшегося сюда Барбориса.

      Ну а у Барбориса по большому счёту нет ни перед кем обязательств, и свои поступки он мотивирует пока что только самим собой, и своим знанием этого для него нового света – в общем, он независим от внешнего влияния, с этим его, так всех страшащим вопросом – а что потом о тебе скажут или того больше, подумают? И он смело смотрит на всех открытым взглядом и, выйдя вперёд, громко заявляет: I’m sorry!

      И как только прозвучали эти слова в устах этого, для всех стоящих здесь с сигарами и сигаретами людей незнакомца (он был новичок и поэтому его никто не знал, и заодно не знал,