Старик и море. Рассказы (сборник). Эрнест Хемингуэй

сказал он. – Жаль, что я не могу поставить парус и привезти тебя на сушу, хотя сейчас и поднимается легкий ветер. Но у меня тут друг, которого я не могу покинуть.

      В это мгновение рыба внезапно рванулась и повалила старика на нос; она стащила бы его за борт, если бы он не уперся в него руками и не отпустил бы лесу.

      Когда бечева дернулась, птица взлетела, и старик даже не заметил, как она исчезла. Он пощупал лесу правой рукой и увидел, что из руки течет кровь.

      – Верно, рыбе тоже стало больно, – сказал он вслух и потянул бечеву, проверяя, не сможет ли он повернуть рыбу в другую сторону. Натянув лесу до отказа, он снова замер в прежнем положении.

      – Худо тебе, рыба? – спросил он. – Видит бог, мне и самому не легче.

      Он поискал глазами птицу, потому что ему хотелось с кем-нибудь поговорить. Но птицы нигде не было.

      «Недолго же ты побыла со мной, – подумал старик. – Но там, куда ты полетела, ветер много крепче, и он будет дуть до самой суши. Как же это я позволил рыбе поранить меня одним быстрым рывком? Верно, я совсем поглупел. А может быть, просто загляделся на птичку и думал только о ней? Теперь я буду думать только о деле и съем тунца, чтобы набраться сил».

      – Жаль, что мальчик не со мной и что у меня нет соли, – сказал он вслух.

      Переместив тяжесть рыбы на левое плечо и осторожно став на колени, он вымыл руку, подержав ее с минуту в воде и наблюдая за тем, как тянется по ней кровавый след, как мерно обтекает руку встречная струя.

      – Теперь рыба плывет куда медленнее, – сказал он вслух.

      Старику хотелось подольше подержать руку в соленой воде, но он боялся, что рыба снова дернет, поэтому он поднялся на ноги, встал покрепче и подержал руку на солнце. На ней была всего одна рана – обожгло веревкой, но как раз на той части руки, которая нужна была ему для работы. Старик понимал, что сегодня ему еще не раз понадобятся его руки, и огорчался, что поранил одну из них в самом начале.

      – Теперь, – сказал он, когда рука обсохла, – я должен съесть тунца. Я могу достать его багром и поесть как следует.

      Старик снова опустился на колени и, пошарив багром под кормой, отыскал там тунца. Он подтащил его к себе, стараясь не потревожить мотки лесы. Снова переместив всю тяжесть рыбы на левое плечо и упираясь о борт левой рукой, он снял тунца с крючка и положил багор на место. Он прижал тунца коленом и стал вырезать со спины от затылка до хвоста продольные куски темно-красного мяса. Полоски были клинообразные, и резал он их сперва вдоль хребта, а потом дошел до брюха. Нарезав шесть полос, он разложил их на досках носа, вытер нож о штаны, поднял скелет тунца за хвост и выкинул в море.

      – Пожалуй, целого куска мне не съесть, – сказал он и перерезал один из кусков пополам.

      Старик чувствовал, как сильно, не ослабевая, тянет большая рыба, а левую руку у него совсем свело. Она судорожно сжимала тяжелую веревку, и старик поглядел на нее с отвращением.

      – Ну что это за рука, ей-богу! – сказал он. – Ладно, затекай, если уж так хочешь. Превращайся в птичью лапу, тебе это все равно не поможет.

      «Поешь, –