Память. Елена Крюкова

нас, время лютое. Шарь по карманам грош.

      Фаворским ветром сдуты мы. Далёко нас найдешь.

      Раззявят пасти в хохоте, стыдом воткнут персты —

      Обнимемся мы в грохоте, где пули и кресты!

      Все выпито. Все обнято огнем. Все сожжено.

      Осталось нам – все отнято! – объятие одно.

      Огромное, стослезное: прощай… навек… уже?!.. —

      Как волчий ветер, грозное,

      Заплатой – на душе.

      ПОСЛЕДНЯЯ МУЗЫКА

      Хоронили отца. Он художником был.

      Гроб стоял средь подрамников, запахов лака —

      Средь всего, чем дышал он и что он любил,

      Где меж красок кутил, где скулил, как собака.

      Подходили прощаться. И ложью речей,

      Как водою студеной, его омывали…

      Он с улыбкой лежал. Он уже был ничей.

      Он не слышал, чьи губы его целовали.

      Гордо с мамой сидели мы в черных платках.

      Из-под траура – щеки: тяжелое пламя.

      И отец, как ребенок, у нас на руках

      Тихо спал, улыбаясь, не зная, что с нами…

      Нет, он знал! Говорила я с ним как во сне,

      Как в болезни, когда, лишь питьем исцелимый,

      Все хрипит человек: – Ты со мной, ты во мне, —

      И, совсем уже тихо: – Ты слышишь, любимый?..

      А потом подошли восемь рослых мужчин,

      Красный гроб вознесли и на плечи взвалили.

      И поплыл мой отец между ярких картин —

      Будто факел чадящий во тьме запалили.

      Его вынесли в снег, в старый фондовский двор.

      И, как в колокол, резкий рыдающий ветер

      В медь трубы ударял!

      И валторновый хор

      Так фальшивил,

           что жить не хотелось на свете.

      ДУША ЛЕТИТ НАД ЗЕМЛЕЙ. НЕОКОНЧЕННАЯ КАРТИНА

      …Прости, прости же, дочь. Ты положила

      Туда – с собой – бутылку да икону…

      И вот лечу, лечу по небосклону

      И плачу надо всем, что раньше было.

      И больше до тебя не достучаться.

      А лишь когда бредешь дорогой зимней

      В дубленочке, вовек неизносимой, —

      Метелью пьяной близ тебя качаться.

      Я вижу все: как входишь в магазины

      И нищую еду кладешь рукою

      В железную и грязную корзину,

      Плывя людскою гулкою рекою.

      Я вижу все – как бьет отравный ветер

      Тебя, когда идешь ты узкой грудью

      Насупротив такого зла на свете,

      Что легче камнем стынуть на распутье.

      Я вижу, как – осанистей царицы —

      Ты входишь в пахнущие потом залы

      Золотоглавой, смоговой столицы,

      Которой всех поэтов было мало!

      Но слышу голос твой – браваду улиц,

      Кипение вокзалов, вой надгробий —

      Когда гудишь стихами, чуть сутулясь,

      Ты, в материнской спавшая утробе!

      О дочь моя! Да ты и не святая.

      Клади кирпич. Накладывай замазку.

      Пускай, немой, я над землей летаю —

      А ты – мои голосовые связки.

      Так