Небо. Елена Крюкова

ИОАННА РЕЙТЛИНГЕР

      Грачи вопят. Мне росписи кусок

      Закончить. Закурить. Заплакать.

      Я знаю: мир неслыханно жесток.

      Сожжет, как в печке ветхий лапоть.

      Чужбины звон. Он уши застит мне.

      Я с красками имею дело,

      А чудится: палитра вся в огне,

      А гарью сердце пропотело.

      Худые ребра – гусли всех ветров —

      Обуглясь под юродской плащаницей,

      Вдохнули век. Парижа дикий кров

      Над теменем – бескрылой голубицей.

      Ковчег плывет от мира до войны.

      Потуже запахну монашью тряпку.

      Мне, малеванке, кисточки нужны

      Да беличьи хвосты и лапки.

      Середь Парижа распишу я дом —

      Водой разливной да землей мерзлотной.

      Я суриком сожгу Гоморру и Содом,

      В три дня воздвигну храм бесплотный.

      Мой гордый храм, в котором кровь отца,

      Крик матери, кострище синей вьюги

      Да ледоход застылого лица —

      В избеленном известкой, бедном круге.

      Пускай сей храм взорвут, убьют стократ.

      Истлеет костяная кладка.

      Воскресну – и вернусь назад

      В пальто на нищенской подкладке.

      Монахиня, – а кем была в миру?..

      Художница, – гордыню победиши!..

      Худая баба – пот со лба сотру,

      А дух где хочет, там и дышит.

      Ему Россия вся – сей потный лоб!..

      Вся Франция – каштан на сковородке!..

      Разверзлись ложесна. Распахнут гроб.

      На камне – стопка чистой водки,

      Сребро селедки, ситного кусок,

      Головка золотого луку.

      Я знаю твердо: Божий мир жесток.

      Я кисти мою – бьет меж пальцев ток.

      Встаю лицом ко тверди, на Восток.

      Крещу еду. Благословляю муку.

      И, воздымая длани, обнажась

      Всей тощей шеей, всей душой кровавой,

      Рожаю фреску, плача и смеясь,

      Огромную, всю в облаках и славе.

      «О, так любила я цветную…»

      О, так любила я цветную,

              меховую,

                 рогожную толпу!

      Видала я ее живую.

      Видала я ее в гробу.

      Мне каждый помидор на рынке,

      чеснок был каждый – царь!

      Одни обмылки и поминки

      Один пустой мышиный ларь.

      Цветносияющее Время,

              родное, нищее, – прошло.

      Уже не стремя и не семя:

      Я под босой ногой – стекло

      В грязи.

            Ты не увидишь блеска.

      И ты раздавишь всей ступней.

      И боль. И кровь. И выкрик резкий

      Чужой. И хруст последний мой.

      ЮРОДИВАЯ И СКОМОРОХИ (хоровод)

      Кувыркайся бесом, прыгай,

      Колесом ходи!

      Нынче сброшены вериги.

      Выпиты дожди.

      Черноземные ковриги

      Съедены, поди!

      Люди,