Великий князь. Юрий Сбитнев

а Игорь, побывав в суздальских весях, придёт к Новгороду со сватами.

      Венец угодил в сельцо в самую пору. Верхуслава сердцем услышала намерения сына, он о своём сватовстве пока молчал, сказала:

      – Сыне, коли не скоро возвратишься, так вот тебе моё благословение…

      – На что, мама? – смутился, покраснел, минутою назад думал, сказать – не сказать ей о Любаве.

      – Мужаешься ты, сыне. И может статься, что решишь суженую себе сватать – на то и благословляю.

      Как просто, как разумно и чисто всё в её устах.

      – Говорил я Мирославу боярину, когда со степи шли, что зашлю сватов по Любаву – внуку его. Ивор сказывал, ждёт она меня. Благослови, матушка…

      Мать, перекрестившись, молвила:

      – Тятя мечтал породниться с Мирославом. – И пошла к киоту за иконой.

      С этой иконкой на груди и шёл в нынешний поход Игорь.

      – Лепота, – повторил Ивор.

      Из подгорья подошли и двое сопутников – паробцы Рядок с Садком.

      На ночёвку пришли на Десну, в сельцо Уручье.

      Утром, опять до восхода, по шоломной стороне Десны, где издревле сигает по яругам и ярам хорошо торёная долобка¹⁴⁹, к Дебрянску.

      А вечеряли уже в великом Брынском лесу мало не доходя до града.

      Игорь остановил коня, прислушался. Шёл он опять впереди сотоварищей. Вечерело, солнце закатилось, омыв землю зарёю, и в мире воцарилась великая тишь. И только стук копыт не звонкий, заглушённый густым наволоком пыли, катился недолго по миру и увязал в безмолвии. Заникли ветры, затихли птицы, любой звук умер, и только сигнем по долобке мягкая конская поступь.

      И вдруг словно позвал кто Игоря. Оклик этот понесло и усилило неосязаемым ветром, великий шум прошёл, ливнем пролился, но ни капельки не упало на пыльную долобку. А шум дождя все сильнее и сильнее, и вот валом валит вода – горою. Слушает Игорь и не верит ушам своим. По-прежнему пусто и синё небо, ни облачка по всей мироколице, недвижим белый березняк обочь, недвижимы травы, высоко и статно взметнувшие соцветия, ни дуновения, ни ветерка.

      Откуда же этот все нарастающий шквальный шум ливня, откуда гул далёких вечевых колоколов и вой толпы, и плач, и неудержимый рык и хохот?

      Слушает Игорь, слушает конь его, настороженно прядая ушами. Не брань ли это лихих ворогов с окольной Русью за дальними холмами? Слушает Игорь.

      Подъехал Ивор, встал рядом, совсем так же, как в то утро, на великом шоломяне. Лицо озабоченное. Не Беда ли шумит издалече? Не Дева ли Обида взмахнула крылами, насылая на Русь ворогов? Скучились и остальные. Слушают.

      – Слышишь? – спрашивает Игорь Ивора.

      – Слышу.

      – Что это?

      – Где?

      – Кто это?

      И все шёпотом, как в засаде, как перед битвой, каждая жилочка натянута, звенит струною.

      – Господи! – Венец шлёпнул себя по голенищу. – Братия, так то лес брынит¹⁵⁰!

      Заколготила братия. Игорь – в хохот, до слёз смешно, как насторожил их Брынский лес. С того

149

       Долобка – ездовая тропа, дорога.

150

       Бры(у)неть – звенеть, гудеть, звучать, бренчать.