Великий князь. Юрий Сбитнев

вытекая из степного чрева. Новые толпы слились воедино – вся степь, все орды её, все племена, народности, рода и семьи, все половцы послали от себя людей проводить в последний путь князя Дивьего, христианина Аепу.

      3.

      Незадолго до своей смерти привёз Олег Святославич из крайних северских уделов, из русского селища Талежа, мальчика – Венца, сына свободных пашенных кресников. Пошёл парнишонок за князем самохоткой⁴⁶, с благословением родительским. И было ему тогда неполных десять годков от роду. Ростом высокий, ладно сложенный, ловкий, умевший и в эти свои лета многое – и по хозяйству управляться со скотиной и конями, и в лесу – с дровишками и ловами, но более всего давалось Венцу складное слово и песня. На любом празднике, в любом игрище, в кругах да хороводах – первейший в Талеже песенник.

      Селяне шутили, что с песнею Венец и родился, никто его плача не слыхал, и гулил ребёнок так складно и песенно, что дивились тому не токмо родители его, а всё лесное пашенное селище, пока не привыкли к этому дару божьему.

      К тому же к пяти летам выучился Венец не просто грамоте, но и письму. А в восемь уже и отписывал берестяные грамотки под диктовку старших либо родове дальней, либо князьям и боярам. Талеж чтил власть, искони значась во владениях Святослава Ярославича, отца нынешнего их заступника, князя Олега.

      Владетели особо отмечали Талеж, не зорили, не гнели лишней данью, а тем более боречью⁴⁷, защищали от набегов пришлого чина, брали к себе в службу, в ратники и в челядь, без закупа, в свободную волю. Потому и были талежские люди на особом счету при княжеском дворе, вольные поступать, как правда и совесть укажет.

      Венец с раннего малышества помнил князя Олега, отмечая его своею скрытой, но всеобъемлющей, неосознанной любовью. Тосковал о нём, коль долго не появлялся Олег в Талеже, по-детски неудержимо радовался его приездам. И это замечал князь, обещаясь, как подрастёт, взять его не просто в службу, но в бояре.

      – Великим боярином будешь! – шутил, нянькая его, совсем ещё малыша, на коленях, легонько потряхивая: – По ровненькой тороке, тороке, тороке, – припевал и вдруг подкидывал разом – по кочкам, по кочкам, по кочкам, ух! – ронял меж колен. – В яругу скатились!

      Венец звонко смеялся, цепляясь ручонками за распахнутый ворот княжьей рубахи.

      И вот однажды, когда мальчик и надежду потерял, что позовёт его с собою Олег Святославич, тот спросил серьёзно, положив на плечо, как взрослому, тяжёлую ладонь:

      – Ну что, Венец, поедешь ли со мною ко двору княжескому, в дружки к моему Всеволоду?

      – Поеду, – ответил, и минуты не подумав: – Когда седлать прикажешь?

      – Горяч, – улыбнулся довольно. И спросил бывших тут родителей: – Благословите ли?

      – Так есть, – сказал отец, хотя душа его затосковала дюже, услышала долгую росстань с последним своим скворышком, оскребышком великой супружеской любви.

      И мать обронила:

      – Так будет, – упрятав глаза под кончиком платка.

      Талеж

46

       Самохоткой – по своему хотению.

47

       Боречь – принудительная, не оговорённая раньше дань; по сути – грабёж.