Волчий сон. Часть 1. Николай Близнец

натиранием «дальняков» «обиженными», с шепотом играющих; с громким топаньем контролеров по продолу – это был сон зоны. Зоны средоточие обид, ненависти, хитрости. Зоны, где ежедневно, ежесекундно идет жестокая борьба противоположностей. Зоны праздника Сатаны.

      Стоя у окна, Николай вспомнил прошлый год… Время пролетело незаметно, мгновенно. Ярким впечатлением в памяти остались улицы города, когда его возили из «централа» в суд. Сочная зелень бросалась в глаза, знакомые улицы, аккуратные газоны, бочка с квасом у вокзала, тополиный пух, яркое-яркое солнце. В тюремной камере солнца почти не было. Камера окнами выходила во внутренний дворик – сумрачный, сырой, глухой и серый. Да и «реснички» – жалюзи не позволяли проникать в камеру редко пробивавшимся в полдень лучикам.

      Город жил своей жизнью, люди торопились или бесцельно прогуливались. Вокзал, на удивление, был полупустым. Яркие летние одежды молодых женщин, полупустые троллейбусы. А его везли в суд. Окна «Газели» непрозрачные и панораму города приходилось выглядывать через небольшую щель опущенного конвоем окна. Каких-то 10—15 минут езды по городу заменили в тот миг лучший двух-трехчасовой фильм, и потому не было тревоги и волнения по поводу суда и приговора.

      Так, тихо и спокойно, прошел суд, тихо и спокойно объявлен приговор, и по тихому и спокойному городу белая «Газель» увозила Николая в наручниках назад в тюрьму. Но уже со сроком в двадцать лет. Увозила в новую жизнь, в которой уже не было места всему тому, что произошло в его жизни на земле. Обидно было, что не пришел сын, старший сын. А должен был прийти, ему ли не знать, что такое приговор?

      Закурив новую сигарету, Николай продолжал вспоминать это время в зоне, но память периодически отказывалась перебирать нехитрые зоновские события. А мозг переключался на все таинства этой майской ночи там, за забором, в этом глухом заболоченном краю; там, где спокойно, размеренно шла жизнь дикой природы. Точно такое же урочище было у него на родине. Там начинал он охотиться. Там, с волнением, даже со страхом, еще пацаном, бродил он по звериным тропам с отцовским ружьем и с замиранием сердца подкрадывался к уткам, тетеревам, а если получалось – к зазевавшимся косулям, лосям, прятавшимся в густой траве от вездесущего роя насекомых и от людей.

      Урочище манило его к себе. Манило такой непонятной для простого, волнующей, тревожной, неукротимой силой, что как только выдавалась возможность удрать от хозяйственных дел по дому, по хозяйству или «сачкануть» школу – Николай уходил в Дубовку. Так назывался пойменный лес вдоль красивейшей и благородно-величавой Березины. Ольшанники, осинники, вперемешку с соснами и елями на «грядках», ручейки, втекающие и вытекающие из небольших лесных озер по берегам, поросшим высоким камышом. Поляны среди кустов с высоченным, в рост человека, разнотравьем и лежками, по окраинам, лосей и косуль; грязевые ванны-купальни диких