Миллион с Канатной. Ирина Лобусова

был испуг. И, сбившись в кучу, держа за узду разгоряченных долгой дорогой лошадей, они остро и отчаянно чувствовали ту атмосферу ненависти и страха, которая, как живое кольцо, все сужалась вокруг них.

      Командир же их был другим. Старше каждого раза в два-три, убеленный сединами ссылок, вооруженных конфликтов и политической борьбы, он походил на монолит из нерушимого камня. И, спешившись, решительно шагнул вперед, словно грудью прокладывая дорогу в тишине, которая, тем не менее, не несла в себе ничего, кроме угрозы.

      Только остановившись и оставив коней, можно было рассмотреть эту угрозу. Это были люди.

      Их было много. Застыв, они окружили кольцом крошечную площадь. Их горящие ненавистью глаза словно воздвигли стену между собой и этими всадниками.

      В основном толпа состояла из мужчин – от 20 до 40 лет. У всех были обветренные, обожженные солнцем лица крестьян, на которых проступила отчетливая печать физического истощения. Все они были измождены, все измучены бесконечной войной, и голод привел их за ту черту, где стираются все грани.

      – Слушать сюда! – Откашлявшись, командир конников выступил вперед. – В ваше село прибыл отряд продразверстки. Продукты, пшеницу, крупы, скотину, все съестные припасы выдать добровольно-принудительно для нужд Красной армии! – Его голос не дрогнул ни разу, был четким и оттого страшным.

      Тишина, повисшая в воздухе ответом на эти слова, казалась живой, искрящейся яркими вспышками от горящей в людских глазах ненависти.

      – Все мужчины… – Командир снова откашлялся, словно подсознание намеренно перебивало его, подавая знак бежать, – …все мужчины должны вступить в Красную армию и сражаться… сражаться… за нужды пролетариата… и…

      – А работать тогда кто будет? – вдруг выкрикнул кто-то в задних рядах. Аккомпанементом сразу стали смешки, немного оживившие застывшую в злобе людскую массу.

      – Ваше дело – сражаться в Красной армии! – рявкнул командир. – Сражаться потому… потому…

      – Да пошел ты!.. – тот же насмешливый голос весело выплюнул слова, словно вытолкнул. В толпе уже открыто раздался смех.

      – Малча-а-а-ть!.. – взревел командир, вытаскивая наган из-за пояса. – Развели тут контрреволюцию! Шкуры!

      Смех усилился, словно в толпе издевались над ним.

      – Так, ребята, собирай по домам продовольствие! – зычно крикнул командир, обернувшись к своим, и несколько самых перепуганных солдатиков сдвинулись с места под этим грозным окриком.

      – Да забрали всё давно! – вдруг истерически, с надрывом, взвился над толпой женский голос. – Дети с голоду помрут!

      – Молчать, шкура! – крикнул командир. – Красная армия важнее, чем твои дети!

      – Да шо ж це таке коиться, люди добрые! – заголосила, запричитала женщина.

      Командир демонстративно щелкнул взведенным курком нагана. Толпа зароптала. Солдаты двинулись через площадь.

      В тот момент, когда они подошли к ближайшему дому, вперед вдруг выскочил тщедушный старик с растрепанной, как мочало, бородой. И было бы