.

рядом.

      Дуракам всегда радостно. Дурам тем более.

      Я вздохнул и предупредил:

      – Будешь орать, никто нам дверь не откроет. Здесь тебе деревня, здесь баловаться не любят, поняла?

      Я требовательно посмотрел на Дильку. Она ухмылялась.

      Пора припугнуть.

      – Останемся вот без жратвы и питья, тогда будешь улыбаться. Или работать заставят. А ты по-деревенски работать не умеешь.

      – А ты будто умеешь, – протянула Дилька.

      – Я-то, может, и умею, – туманно ответил я.

      – А я, между прочим, за лошадками убирала.

      – Один раз в жизни.

      – Три!

      – Да хоть пять. Все равно тут понимать надо, а деревня, поди, татарская. Скажут тебе: корову подои или там стог накидай, не поймешь же, – сказал я, жалея, что вспомнил про стог.

      Но Дилька кошмаров не видела, жалеть ей было нечего.

      – А ты прям поймешь, – презрительно сказала Дилька.

      Беседа уходила в стандартную спираль, по итогам которой я обычно давал Дильке подзатыльник или легонько пинал, а она, в зависимости от наличия или отсутствия родителей, ударялась в демонстративный рев или лезла кусаться. Сейчас сил и времени на это было жалко, поэтому я сказал:

      – Ага. Пошли, короче.

      И мы пошли по дороге, огибающей забор. Оказывается, за забором отсиживалась всего одна крыша – старой избы, почти закрытой высокими некрашеными воротами из досок, некрасиво посеревших от сырости и старости. Ворота были на две широкие створки, слева от них сжалась узкая дверь с ржавым кольцом вместо ручки. Остальные крыши принадлежали следующим избам, выстроенным в короткую улицу. Она упиралась в длинный блочный барак за рослой железной зачем-то оградой, сваренной из длинных арматурин. Краска на ограде была серо-голубой и облупленной, так что даже издали просвечивала рыжатина не то ржавчины, не то грунтовки. Слева от дороги стоял такой же барак, совсем облезлый, без ограды и с выбитыми окнами.

      Как-то не было похоже, чтобы здесь жили. И в дорожных колеях снег лежал, будто последние неделю-две никто не ездил и даже не ходил.

      Блин.

      Ладно, не будем до похорон горевать. Тем более что бабка-то точно сюда шла.

      – Наиль, а тут лошадки есть? – спросила Дилька, усиленно вертя головой.

      – Вряд ли.

      – А курочки или кролики?

      – Не знаю. Помолчи, а?

      Дилька надулась и ушла в сторону. Я шикнул, чтобы не потерялась, вздохнул и решительно стукнул несколько раз холодным кольцом по доске. Получилось громко. Я подождал немного, отряхивая чешуйки мокрой ржавчины с рук, и стукнул еще.

      Тишина. Ни людей, ни собак, ни кур с мышками.

      Из столба рядом с дверью торчала тонкая железная педалька, похожая на лопасть детского вертолета. Не очень ржавая. Я подумал и нажал на нее. За столбом лязгнуло, дверь шустро отползла назад, открывая крытый досками проход к высокому крыльцу, заваленному ящиками и горшками.

      – Тук-тук, – нерешительно сказал я.

      Никто не отозвался.

      Я прощемился мимо легко покачивающейся