Убыр: Дилогия. Шамиль Идиатуллин

спросил прыщавый.

      – Да мы уже сто раз так ездили, и в кассе никто не предупредил… – сказал я, лихорадочно соображая.

      Они, поди, деньги вымогают – насколько я помнил, все рассказы о полицейских проверках к этому сводились. Но я ж не знаю, сколько давать, как давать и надо ли давать. А вдруг хуже будет. И вообще, чего они меня проверяют, если у них там в вагоне настоящий маньяк-козлина едет.

      – Товарищ сержант, – начал я горячо, – там в вагоне, между прочим…

      – Документы… – перебил меня сержант, наконец поднимая глаза.

      Не понравились мне его глаза. Не то что утомленные – я бы тоже утомился всю жизнь по вагону туда-сюда болтаться, – а тусклые и недобрые. Но я все равно продолжил:

      – Там в вагоне извращенец какой-то едет, он к сестре полез, мы чего выскочили-то, в сером плаще…

      – Документы, я сказал, – повторил с той же интонацией сержант.

      Я хотел возмутиться и даже заорать, но в это время низенький что-то высмотрел за дверью, рывком отодвинул ее и ушел в салон. Ну, логично – каждый занимается своим делом: прыщавый меня шмонать будет, мелкий маньяка ловить. Ладно.

      Я расстегнул молнию и полез в карман за паспортом.

      Мент сказал:

      – Ты куда?

      Я испугался, что он, как в фильмах, решит, что я за пистолетом полез, и сам мне в лоб шмальнет, застыл и быстро начал:

      – Я документы только…

      – Малая, ты куда дернула? – сказал сержант, надвигаясь на меня.

      Я рывком обернулся и обнаружил, что Дилька спустилась на платформу и нестерпимо блестит очками от засвеченной стены. Прямо вжалась в нее спиной, словно перед расстрелом.

      – Диль, ты куда? – сказал и я, шагнул на ступеньку и обнаружил, что меня не пускают.

      Сержант, оказывается, схватил за рукав. И повторил:

      – Документы.

      – Сейчас, сестру приведу, – объяснил я и попытался выскочить.

      Прыщавый не отпустил. Я поскользнулся, больно приложился икрами о кромку ступени, но не упал – сержант оказался крепким, удержал.

      – Стоять, красавец, – сказал он и, кажется, ткнул меня дубинкой.

      Двери зашипели.

      Я отчаянно посмотрел на Дильку. Она застыла у стены.

      Сейчас поезд уедет, и она останется ночью на пустой платформе посреди полей, лесов и собак, одна, в почти что зимний холод и голод.

      – Ты чего делаешь, мы же уедем сейчас! – заорал я, с усилием повернув лицо к сержанту, кажется, даже слюной его обрызгал.

      Он наконец улыбнулся и поднял дубинку.

      Двери зашипели и начали закрываться.

      Я поспешно уперся ногами в стенки, готовясь к легкому развороту и удару в солнечное – не апперкот, апперкот не получится, из такой позиции вообще ничего не получится, может, лучше в колено бить. За спиной сержанта с шелестом вывалился из салона другой сержант. Прыщавый отвлекся, я кинулся вперед и вниз, сильно дернув плечами, чтобы попасть в щель, – и вырвался. Ладонями-коленями, как жук, язык прикусил, хребет бленькнул, как музыкальный инструмент варган, – хорошо хоть, доски внизу, а не камень. Упал