Фея-Крёстная желает замуж. Яся Белая

там и тоже лопает! Ну и прожорливый же!

      – Эй, Мурчелло, ты что там делаешь? – осторожно интересуюсь я, и мяв-кун, продолжая жевать, оборачивается.

      Глаза радужные и совершенно счастливые. Идут концентрическими кругами, как у гипножабы.

      – Лягушек ем! – тянет он нежно и любовно.

      Хвост ложится ему на плечо и блаженно улыбается. Вы когда-нибудь видели улыбающуюся змею? Лучше не видеть!

      – Каких еще лягушек? – нет, догадка у меня, конечно, есть. Но всё-таки хотелось бы услышать его версию.

      И он озвучивает:

      – Заформалиненных! – нежно и расплываясь, как мороженое на солнце.

      – Ух ты ж силы волшебные! И чего это тебя так пробило?

      – Привычка-с, мяв! Гемявтическая. Ещё с тех пор, как мяв-куны в лабораториях жили! Мышей не было, только лягушек – сколько угодно!

      Зачерпывает пригоршню чего-то там и кидает в рот, как мармеладки.

      А я читаю этикетку на банке, и мне плохеет: «Ignotum bestia». То есть, буквально, «неизвестный зверь», или попросту «неведома зверюшка». Нет, только не это! Разве ж можно такое есть? Даже жалею, что феи могут видеть и в полумраке.

      – Мурчелло, ты ведь образованный!

      – Угмур.

      – И умеешь читать!

      – Немявго.

      – А по-латыни?

      – Увы, мне, ням-ням! – жадно чавкает он в ответ.

      – Мурчелло, ты ешь не лягушек, это – Ignotum bestia.

      – Что это ещё за неведома зверюшка? Не слышал про таких…

      – Именно та самая! Неизвестный зверь!

      – Ой, мать моя пробирка!

      Он роняет банку и, следом, падает с полки сам. Несколько секунд лежит на полу без признаков жизни, высунув язык, с остекленевшими глазами, похожий на творение таксидермиста. И вдруг начинает дёргать лапами…Вскакивает, лихо отплясывая, будто на него внезапно напала джига-дрыга, напевает:

      А нам всё равно,

      А нам всё равно,

      Пусть боимся мы волка и сову.

      Дело есть у нас —

      В самый жуткий час

      Мы волшебную

      Косим трын-траву.³

      Песенка периодически прерывается возгласами: «Я не заяц! Не заяц я!» и продолжается в осоловелом безумии.

      Сажусь на какой-то короб, подпираю голову рукой и думаю о том, как же я влипла. Не иначе в Комитете всё подстроили и, сейчас, подсматривая за мной в Дальновидческое Зеркало, ехидно хихикают. Особенно, Моргана. Вот прямо вижу её, пакостницу. Так бы и вцепилась!

      Мяв-кун идёт радужными полосами, раздувается, как рыба-шар, и взрывается, забрызгивая всё душистыми ошмётками.

      Я отключаюсь.

***

      – Здорово вы нас напугали, мадам.

      Ага, и это мне говорит привидение в медицинском халате.

      – Мадемуазель, – поправляю я и приподымаюсь на кушетке: – Мурчелло, правда, взорвался?

      – Нет-нет, что вы. Жив, курилка. То есть, зараза. – Голос у призрачного доктора добрый, обволакивающий, баюкающий. – Мучается несварением в соседнем боксе. Это ж надо додуматься все Ignotum bestia съесть! Ценнейший ингредиент

3

Песенка из к/ф «Бриллиантовая рука», сл. Л. Дербенёва, муз. А. Зацепина