Фея-Крёстная желает замуж. Яся Белая

я, кладёт руку на округлый живот.

      Принцессу ждём. Конечно, Прекрасную. Луизой решили назвать.

      Эх, а я-то чем хуже?

      И локоны искрятся, будто над ними встряхнули луну. И глаза чудесные, какого хочешь цвета, чаще – фиалковые. А уж фигурка! У иной принцессы и в лучшие времена такой нет. А крылышки! Ах, какие крылышки! Прозрачные, сверкающие, а пыльца на них – мерцающая, ароматная. Лучше всяких духов. Благодаря ей я летаю. И возраст у меня меркам фэйри совсем юный – сто пятьдесят. В самом расцвете, так сказать! Ну, вот что ещё, спрашивается, мужчинам нужно?!..

      Крестница странно на меня смотрит.

      Ох, ты ж мать моя, Королева Маб, я что всё это вслух выпалила?

      – Угу! – отзывается крестница.

      – И с какого момента? – щурюсь на неё. Не могла остановить!

      – Примерно с локонов.

      Она крутит свой, золотистый, будто сравнивая с теми, о которых только что услышала.

      – И ты не обиделась?

      Птичкой подлетает ко мне, садится рядом, обнимает за плечи, чмокает в щёку.

      – Что ты, крёстная? Я ни капельки не обиделась. И полностью согласна – таких красавиц, как ты, ещё поискать. Действительно, куда только мужчины смотрят?

      Снова вздыхаю, подпираю подборок рукой, таинственно и печально гляжу вдаль…

      – Эх, дорогая, я замуж хочу.

      В общем, зря она в это время апельсиновый сок пила и хорошо, что я – фея. А то бы платье насмарку. Крестница всю меня обрызгала.

      – Что? – глазки лазурные округляет, ресницами длиннющими хлопает.

      – Замуж, говорю, хочу. А что здесь такого?

      – Да ничего, – крестница изо всех сил трёт белый диван: ему тоже досталось апельсиновых брызг. А она никак от привычек своих не избавится: только пыльнку-грязинку увидит – сразу тереть.

      Лениво провожу волшебной палочкой – оранжевые отметины исчезают.

      – Что я не женщина, что ли? Сто пятьдесят лет только и устраиваю всем «долго-и-счастливо». Уже от платьев, туфель, принцев в глазах рябит, а сама – как тот сапожник.

      – Какой ещё сапожник?

      В шестнадцать и при золотистых локонах её невежество вполне могло сойти за милую наивность, но теперь-то? Хоть бы в книги иногда заглядывала, а не только в мужнюю чековую книжку…

      – Который без сапог. Пословица такая. Аллегория.

      – Аааа, – тянет крестница, делая умное лицо и поднимая палец вверх. – Вон оно что.

      Хотя ей что аллегория, что астролябия – особой разницы нет. Впрочем, им с Прекрасным и разговаривать-то не нужно. Сядут рядышком, за руки возьмутся, и уже хорошо им. Без слов.

      Злая я. А всё потому, что завидую. Тоже хочу, вот так, без слов. При звёздах на крыше сидеть сверчков слушать.

      А ведь крестница у меня хорошая добрая девочка. Чего это я на неё?

      Вот и теперь вновь садится рядом, неизящно и грузно, чуть покряхтывая, берёт меня за руку и говорит:

      – Мы должны исправить положение, крёстная.

      – Всенепременно, дорогая. Только как?

      – Доверься мне, – заявляет она вполне серьёзно. – Теперь моя очередь помогать.

      Ой, что-то мне уже страшно. И за королевство опасаюсь. Если моя крестница так решительно сводит к переносице свои идеальные бровки – быть беде!

      Я нежно приобнимаю её, похлопываю по плечу.

      – Да ты чего, милая, я же пошутила.

      – А вот я не шучу! – говорит она и топает ножкой. – Ты достойна счастья! И я найду тебе мужчину, который тебя осчастливит.

      Что-то мне заранее жаль беднягу.

      Представляю: врывается такая беременная красотка к какому-нибудь венценосному типу, руки в бока, живот вперёд и орёт на него: «А ну быстро пошёл женился на моей крёстной!»

      Тот, испуганный, откуда-нибудь из-под стола: «Хорошо-хорошо. А кто твоя крёстная?»

      «Моя крёстная самая настоящая фея!»

      Венценосный: «Ой-ё! Попал! Ведь не женишься – в жабу превратит»

      Крестница загробным голосом: «Превратит! Ещё как превратит!»

      Дальше фантазировать не стала. У меня же мысли материальны, то-то крестница так удивлённо смотрит.

      – Ну почти так, – соглашается она. Необидчивая моя. – Хотя я, конечно, хотела устроить конкурс.

      – А может не надо!

      – Надо и ещё как! У тебя должен быть выбор. Сейчас же сажусь делать рассылку.

      Сказано – сделано.

      Присаживается к столу, перо-бумагу достаёт и начинает писать. Голуби тут слетаются. По подоконнику ходят, воркуют, свою часть работы ждут. Личная служба доставки моей крестницы.

      Сижу, любуюсь на неё. И как умудряется только так идеально писать? Строчит ведь так, что у меня в глазах мельтешит от попыток уследить за её рукой. А буковки выходят ровненькие, красивенькие, с загогулинками. За такие любые ошибки орфографические простишь.

      В общем,