Колесо обозрения. Рассказы. Сергей Платон

истопник насобирал в кастрюльку. Она взяла, да и сварила их. А я поела.

      – Фу.

      – Да… Фу… Они сейчас во мне шевелятся.

      – Фу ты, Машка! Что городишь? Как им шевелиться, когда они вареные?

      – Не знаю, Маня. Но они меня жрут.

      – Совсем плохая стала! Завираешься совсем. Сейчас я уксус принесу, компресс поделаем, чтоб жара не было. Сиди, молчи, – скомандовала Маня, выскакивая за дверь.

      Пока подруга бегала по соседним комнатам, Маша сняла с печки теплые носки, валенки, кое-как надела их, и плюхнулась в постель. Прошла-то от стола до койки, а устала, будто смену отстояла.

      – Не надо, Маня… – попыталась она сбросить остро пахнущий уксусом многослойный пирог из ваты и марли со своего лба.

      – Надо-надо. Терпи! – удержала ее за руки Маня.

      – Вот и будет тебе шаркунок, – послышалось через минуту из-под компресса.

      – Наконец-то… сподобилась…

      – Когда помру.

      – Так. Значит, опять не сейчас?

      – Нет.

      – Вот ведь до чего упрямая корова! Дай!

      – Не дам.

      – Так вот ты всегда во всем! Гордая очень! Так и проупрямишься всю жизнь. Сережка-то, очкарик, какие хороводы вокруг тебя выплясывал сегодня. Употелся парень. Любит, видно. А ты ни разу с ним не поплясала. Не нравится?

      – Нет.

      – Совсем-совсем?

      – Ну, так…

      – А почему?

      – Не знаю.

      – А я знаю!

      – Почему?

      – Дашь шаркунок, скажу!

      – Ну, и не говори!

      – Ну, ладно, так скажу! Это потому, что он не убежал с парнями. Да? Все-все рванули, он один остался. Да? Ты его за это и не любишь. Правда?

      – Не знаю я, – задумчиво пробормотала Маша.

      – Не любишь, я же вижу хорошо. А он симпотный, в комсомол вступил уже. Я его, наверное, люблю.

      – Если «наверное», то не любишь. Любят не наверно, а наверняка.

      – Я, может быть, наверняка? Откуда ты знаешь?

      – Не любишь.

      – Это почему это?

      – Потому что «может быть». Не настоящее это у тебя. Просто, потому что надо и хочется. А настоящего дождаться надо.

      – Гадина ты, Маша! Я с тобой, как с человеком, а ты со мною, как свинья!

      – Не обижайся ты, сама же начала.

      – Гнида!

      – Маруся, не ругайся.

      – Гнида и есть.

      – Маруся…

      Не на шутку раззадорившись, Маня бегала между кроватями, размахивала руками, часто грозила пальчиком в сторону сидящей в постели подруги, словно решаясь на что-то. Наконец, она выпалила:

      – Я тогда тебе за это сейчас такое расскажу! Будешь знать! Не дождешься ты своего настоящего! Умер давно твой настоящий! Всё!

      – Пашка?

      – Вошка! Конечно, Пашка, кто еще? Не жди ты его. Не доехали они до фронта, все сгорели. Савич рассказала. Разбомбили товарняк прямо на станции, а в нем снаряды были. Вот они и сгорели. Все! Это, когда мы уже сюда приехали.

      – И Паша?

      – И Паша! Все.

      В комнате