Колесо обозрения. Рассказы. Сергей Платон

осенью не бывает. Может, мы из Москвы?..

      – Эх, Машка, Машка, беспризорная ты моя душа!

      – Маняшка, Маняшка, подружайка ты моя сердечная!

      Потом они опять просто ехали, устроившись на самом краешке вагона, свесив ноги вниз, просто молчали и смотрели на алый закат. Маша, уткнувшись в плечо подруги, тихо плакала.

      – Не плачь, Машка. Подождать немного надо. Вернется твой живчик. Мы же девочки. Дождемся, пока мальчишки гадов победят, все опять хорошо потом будет. Костры будем делать, песни петь. Смотри, какие здесь вечера быстрые. Раз – и темно. Вот она и звезда твоя, как миленькая. Солнышко еще не закатилось толком, а уже и луна, и звезды!

      – Где это?

      – Гляди, плакса!

      – Ой! Маруся, глянь! Вот же она опять!

      – Я же тебе говорила. Так и приедем мы с ней. Почти приехали.

      – Скорей бы уже. Буду ждать. Я дождусь.

      – Подожди. Уже скоро. Видишь, льна уже не видно, коричневый опять уже.

      – Это потёмки потому что. Так-то он синий.

      – Синий… Да… Дай шаркунок! – лукаво усмехнулась Маня.

      – Ты что? Не поняла? Не дам!!!

      – Тогда я завтра с тобой не буду разговаривать! Бойкот тебе будет!

      – Ну, и не разговаривай.

      – Ну, и не буду!

      – Ну, и не надо!

      – Жадница!

      – Передница!

      Будто подслушав их разговор, поезд замедлил свой ход, зашипел и остановился на темном полустанке.

      – Я тогда сейчас к малявкам ночевать пойду, а ты тут сама свои звезды считай! И не забудь двери на ночь задвинуть, а то опять выстудит весь вагон.

      – Не уходи, Маня!

      – Люби меня, как я тебя, и будем верными друзьями! Завтра – молчок! Кошка сдохла, хвост облез, кто слово скажет, тот и съест! Я с тобой, Машка, не разговариваю!

      Она ловко спрыгнула на землю и побежала в темноту вдоль состава назад.

      В первое утро сорок пятого года заводское общежитие укладывалось спать. Однако кое-кто в мужском блоке, особо непоседливый, все еще старался праздновать. Из-за стены время от времени долетали звуки патефона или гармони, иногда слышалась тихая песня под гитару и мандолину.

      Уже три с лишним года подружки так и жили в этой комнате на двенадцать коек. Вот, как приехали с вокзала, как заняли две кровати у окна, так и не расставались. Всю войну, получается, они были все время вместе: на работе в одной смене, в школе, на танцах, в кино, на дежурствах в больнице у малышей, и в одной колонне на всех демонстрациях.

      – Танцуют… – пробурчала Маша, отодвинув стакан с недопитым чаем, и утирая пот полотенцем.

      – Пляшут, да… Пойдем к ним? – предложила Маня, присаживаясь к столу.

      – Ты иди, я тут побуду. Лихо мне…

      – Заболела же! Валенки не надела, вот и снемогла ты, хвороба! Сейчас-то хоть ноги погрей. Поотмечала Новый год, кулёмушка. «Некрасиво-некрасиво»… Двадцать градусов мороза на дворе, снега по колено, а мы до клуба прёмся в туфельках-чулочках.

      – Я же в ботиках ходила.

      – А хорошо мы добежали, да? Парни