Отцовский крест. Скорбный путь. 1931–1935. Софья Самуилова

того, что наш уважаемый о. Петр должен сегодня срочно выехать из города, с сегодняшнего дня всенощная будет начинаться в пять вечера.

      Трудно было придумать что-нибудь менее логичное. Был бы смысл ввиду отъезда отслужить всенощную пораньше, чтобы и о. Петру дать возможность помолиться, и самим проводить его, но это значило бы через несколько дней отправиться за ним следом. Вместо того, как говорил о. Константин, сделали как будто глупое объявление, а цели добились. Народ все понял, и к вечеру у о. Петра были и деньги, и продукты на дорогу, даже запасное белье.

      В половине вечерни о. Петр, одетый по-дорожному, вышел из алтаря, помолился на амвоне и пошел к выходу. Никто его не провожал, это могло только повредить ему. Все стояли на своих местах, словно он просто шел в сторожку окрестить слабого ребенка, только сердца рвались за ним.

      Прошло довольно много времени, прежде чем он сообщил о себе. Оказалось, что по прибытии на место назначения его послали в лагерь на лесозаготовки, и только через несколько месяцев разрешили жить свободно.

      «Я бы ни за что не вынес работы в лесу, если бы мне в Пугачеве не дали возможности вырезать грыжу. Теперь я вполне здоров и мог работать наравне с другими», – писал он, снова благодаря о. Константина за то, что тот «дал ему возможность лечь на операцию», т. е. послужил в это время один.

      В последнем письме о. Петр описывал, как устроился в настоящее время. Он опять на приходе, в селе. Попросился поближе к родине, захотелось послужить среди своих сородичей-вотяков. После лагеря ему, конечно, там нравится, тем более, что удалось повидаться с дочкой; но некоторые забытые им местные обычаи удивляют его почти так, как удивили бы русского. Он писал, что народ духовно совсем дикий – «крещен, но не просвещен». Совсем не умеют вести себя в церкви – шумят, разговаривают в полный голос, стоят спиной к иконам, случается, что и семечки начинают грызть. Приходится время от времени останавливать богослужение и наводить порядок. Тут же в церкви устраивают поминки. Покойника везут с песнями, без церемонии усевшись на гроб. На крышку гроба прибивают шапку покойника и кисет с табаком.

      «Я их уговариваю не делать этого, – писал о. Петр, – говорю, что на том свете табак не нужен, там не курят. А они отвечают: «Ты там не был, не знаешь’».

      Письмо читалось в сторожке, в присутствии всех желающих послушать.

      – Вот и нашему отцу дьякону, когда он умрет, мы кисет на крышку прибьем, – кольнула мать Евдокия.

      Дьякон в ответ только что-то промычал.

      Больше писем от о. Петра не было. Скорее всего он опять пошел по тому же пути, что и другие.

      Глава 6. Последние встречи

      Лето было жаркое или, может быть, казалось таким, потому что квартира была похожа на оранжерею, – окна со всех сторон, и горячее солнце с утра до вечера светило в них. Открывать их Максимовна запрещала: днем – мухи налетят, рамы рассохнутся, а вечером, особенно в дождь, – рамы разбухнут и перестанут закрываться. На ночь все выбирались