Пушкин в Михайловском. И. А. Новиков

длинная кисть, а на плечах развевался малиновый плащ.

      – Это Родзянки село?

      Три украинца в ответ кивнули согласно. Долго глядели они вослед этому странному всаднику.

      – Экой цы́ган, гляди, озорной!

      – Никакой и не цы́ган – венгерец!

      Спорили крепко, пока самый старый не снял высокую шапку.

      – А копыт не видал у цыгана? Желтых, паленых?

      Тут он осенил себя трижды крестом, а спорщики смолкли: «Вот оно что! Знать, спознал старый Тарас и взаправду чертяку!»

      Родзянко его увидал из окна и был восхищен. Он замахал, перегнувшись, длинным своим чубуком и закричал:

      – Пушкин! Откуда?

      В подъезде, куда он тотчас побежал, приветствовал и иначе:

      Он снова в бурях боевых

      Несется мрачный, кровожадный!

      Пушкин узнал свой «Бахчисарайский фонтан» и рассмеялся. Они обнялись, как если бы натянутости меж ними и не бывало.

      – Порфирий! Порфирий! – звал брата Родзянко. – Иди погляди-ка на Пушкина; больше, пожалуй, и не увидишь! Да слушай, сооруди там на скорую руку… Наш пленник кавказский торопится.

      Вино перемежалось стихами. Аркадий Родзянко прочел три отрывка из поэмы своей, называвшейся «Чупка».

      Название это Пушкина весьма насмешило. Почитал для Родзянки и сам. Порфирий весь завтрак безмолвно следил, как во рту дивного гостя исчезали ломтики холодного ростбифа и как из уст вылетали крылатые строки.

      Вспомнили и Петербург, знакомых актрис, «Зеленую лампу»: субботы у Всеволожского.

      – Никите писал. Всеволожскому. Я проиграл ему как-то тетрадь со стихами. Хочу воротить.

      – Будешь печатать? Книжица лирики! Вот мы ее тут почитаем с Анной Петровной! – И хозяин чуть с хитрецой подмигнул.

      – С какой еще Анной Петровной?

      Братец Порфирий открыл было рот, чтобы ответить про Анну Петровну, но Аркадий Родзянко взглянул на него носорогом:

      – Порфирий, не ври!

      Пушкин весело рассмеялся и больше не спрашивал. Он начал рассказывать, как однажды в великую пятницу он протрезвлял Всеволожского и повел его в церковь: богу молиться, а кстати чтоб поглядел и на свою танцовщицу…

      Разговор теперь принял игривый оттенок, и Анна Петровна так до поры и осталась для Пушкина тайной.

      Путь до Родзянки оказался длиннее, чем говорили на станции, и Пушкин пробыл у него всего с полчаса.

      На прощанье Порфирий его насмешил, а отчасти и тронул:

      – Братец сказали, что я никогда вас не увижу. Позвольте вас крепко поцеловать.

      Болтали с Родзянкой, а как далеко Петербург! И как недоступен! Он очень хотел бы прямо вернуться туда, но все же, пожалуй, сначала заехал бы по пути в Михайловское. Пожить там одну погожую осень, надышаться лесами, деревней, кончить «Цыган».

      Он знал, что родные в Михайловском, и предвкушал эту встречу. Он без родителей никак не скучал. Почему? Для него это было понятно