Городской триптих. Наталья Ермаковец

но это не так. – Удивительно, но Дарима совсем не робела, наверное, потому, что отчаянно пыталась вспомнить фамилию собеседника, а не думала о разговоре.

      – Хорошо подмечено. – Полицейский с улыбкой протянул руку. – Владимир.

      – Дарима.

      Когда он крепко пожал ее руку в ответ, Дарима не удержалась и ойкнула: заболело обожженное место на кисти.

      – Извините, производственная травма. – Под внимательным взглядом Владимира она натянула рукав куртки пониже. Еще очень хотелось подуть на кожу, но это показалось неудобным.

      – Значит, к швейной фабрике вы все-таки не имеете никакого отношения, ведь там обычно прошивают пальцы, а не выплескивают на себя что-то горячее.

      Непроизвольно Дарима снова улыбнулась: ей понравилась эта игра в угадайку.

      – Я повар… в фабричной столовой.

      – Ну, хоть не полностью облажался. – В салон стали заходить люди, и Владимир придвинулся к Дариме чуть ближе. – А я был в ремонтной мастерской: у нас холодильник сломался. Вот же ж гады! Обещали починить еще три дня назад, а все тянут кота за… Пардон! – В улыбке снова стала заметна щелка между зубами. – Короче, придется по старинке вешать еду за окно. Вы так делали?

      – Нет, у нас всегда был холодильник.

      – А моим родителям довелось, мы очень бедно жили. Как сейчас помню, на ветру авоська раскачивается, и все гадают, что хуже: если разобьется стекло или протухнет мясо. Так что я сейчас в общаге тоже имею все шансы столкнуться с этой дилеммой.

      Они помолчали. Автобус стал тяжело взбираться на гору, и Дариме отчего-то захотелось, чтобы у него не получалось и чтобы он все скатывался и скатывался вниз.

      – Так вы повар… Везет вашей семье. Наверное, готовите им деликатесы.

      – Да… – неопределенно ответила Дарима, а потом не удержалась: – У меня только мама Нина, она парализована, поэтому важнее, чтобы еда была полезной.

      Владимир покаянно прижал руку к груди, и Дарима зачем-то отметила, что кольца на пальце нет, хотя носят ли их военные вообще? Или полиция не относится к военным?

      – Извините, не имел в виду ничего плохого. Так вы живете с мамой?

      – Бабушкой, – поправила Дарима. – Мама Нина – это бабушка, просто я с детства зову ее так.

      – Как все непросто.

      Автобус осилил подъем и покатил быстрее, лишь Дариме стало от этого грустно. Еще две остановки – и ей выходить. Она переложила сумку из одной руки в другую, тронула платочек на шее и наконец набралась храбрости посмотреть на Владимира, на его прямой нос и губы. Нижняя была очень пухлой. Когда сержант перевел взгляд на Дариму, она заметила, что у него зеленоватые глаза, которые в окружении густых темных ресниц казались немного водянистыми. Через секунду она опустила голову, а еще спустя миг услышала:

      – Дарима, уже вечереет. Зачем одинокой девушке искушать судьбу и ходить одной? Мало ли что. А мое общежитие все равно на Метлицкого.

      Это была соседняя улица. И когда двери автобуса открылись на Калинина, вместе с Даримой вышел Владимир.