Ум, честь и совесть. Анатолий Агарков

мы наболтались досыта.

      Витя откинулся ко мне на грудь и закрыл глаза. Но вскоре головка его свесилась набок, и он пристроил щечку на мою ладонь. Обнял мою руку, как плюшевого мишку, без которого не ложился спать. Я прикрыл глаза и задремал вместе с ним.

      Проснулся, когда Пал Иваныч открыл дверцу машины. Витя спал.

      Пока мы проезжали Розу, шеф не проронил ни слова. Мне было до того не по себе, что я не сразу уловил его настроение. Наконец до меня дошло, что, возможно, он тоже чувствует себя неловко. Странная, однако, была мысль. Ведь когда мы ехали сюда, в нем было столько уверенности в себе, столько самонадеянности….

      – Тебе не повезло, – сказал вдруг Пал Иваныч, а я вздрогнул. – Прекрасные люди твои родственники, но ты не вписываешься в их круг.

      Самообладание ко мне вернулось, ведя за руку обиду.

      – Умом?

      – Нет, старик – воспитанием.

      Я не сразу нашелся, что сказать. Хотелось возразить.

      – Из Вити они воспитывают внука, а он мой сын и тянется ко мне.

      – Это потому, что он тебя любит, – мягко заметил Пал Иваныч.

      На душе стало теплее – она смягчилась, и я погладил наследника по кудрявым волосам.

      – И что ты посоветуешь мне делать? – поинтересовался осторожно.

      – Жену отпустить, забыть и не томиться, сына любить. – Помолчав немного, густым баском хохотнув, сказал. – А бабу мы тебе найдем – без числа «пи», но работящую.

      Я не ответил. Настроение сникло.

      – Что-нибудь не так пошло? – спросил, имея в виду разговор с родственниками.

      – Все так – мы поняли друг друга. Говорят – с тобой напряжно. Я обещал отговорить тебя преследовать их дочь.

      – Я преследую? Вот это да! Пал Иваныч, обещаю – слова первым не скажу, не позвоню ни разу… Ей.

      До ворот родительского дома доехали молча. Витя спал. Взял его на руки, вылез из машины. Остановился, чувствуя себя неловко.

      – Спасибо, шеф, за все.

      Кожевников в упор на меня смотрел. Я стоял с сыном на руках и не знал, что делать дальше. Мне не хотелось приглашать его в гости, где он наверняка продолжит тему моей семейной жизни в присутствии родителей, но было как-то неудобно отпускать его вот так – не угостив с дороги.

      – Завтра на работе, чтоб был в порядке, – сказал он.

      – Хорошо, – выдавил из себя.

      Ну и что мы выездили? Чувство одиночества, выжигавшее пустоты в душе, словно русла пересохших рек в пустыне – такие сухие, что берега запеклись коркой и растрескались? Немало женщин было у меня после Ляльки, но они не сумели (не смогли?) заполнить те пустоты. Хотелось бы встретить кого-то, в ком можно обрести родственную душу. Такую, как маркиза из Ангарска – к черту Ляльку! Я ее преследую? – это ж надо!

      Всякий раз, когда мне казалось, что я могу спокойно думать о смерти нашего с Лялькой брака, выходило, что это не так. Но надо привыкать. Ведь уже знал, что за этим не любовь, а уважение и долг. И никакой романтики. Даже попытался взгрустнуть по поводу.

      Крепче