Стой под дождём. Рассказы. Повесть. Пьеса. Алексей Галкин

танец! Господа офицеры (офицеры оцепенели, но было поздно: меня, чуть поддатого и весёлого, уже понесло), пригласите на новогодний тур вальса своих боевых подруг!

      И не дожидаясь вступления музыкантов, я запел приблизительно, в установленной на репетициях тональности:

      – Мы катались на Пасху по Москве, по церковной,

      И была ты в то утро для меня одного.

      Помнишь, лавку Гольштейна? Я истратил целковый

      И купил тебе пряник, вроде сердца маво.

      А потом нам играли невозможное танго,

      И седой молдаванин нам вина подливал.

      Помнишь? Я наклонился и шепнул тебе: «Танька!»

      Больше я в это утро ничего не сказал.

      Ребята, конечно же, подхватили мгновенно. Мы репетировали только этот текст, потому как, далее пелось о Стамбуле, Марселе и русской эмиграции. Осадец наш, прослушав два куплета, большое гитарное соло и повтор стихов, одобрил вальс, сказав, что ранее не слышал такой великолепной песни…

      Но эффект, произведённый моей краткой речью, а» капельным вступлением «мы катались на Пасху по Москве, по церковной» был ошеломляющим.

      Бог мой, я и не думал, что Советский полковник, слушавший до этого Гимн СССР, отдавая честь, поскольку находился один в головном уборе, снимет фуражку, пригладит руками волосы, оправит китель и, повернувшись анфас к своей жене, кивком головы, словно полковник Русской Армии, молча, одними глазами, скажет: «Честь имею, сударыня, пригласить Вас на тур вальса». Его примеру последовал и начальник политотдела, а за ними повскакивали все остальные офицеры и прапорщики, поправляя причёски, одёргивая китель, вытягиваясь в струнку, слегка «щёлкнув» каблучками своих ботинок. Даже те, кто был в гражданской одежде, одёргивали свои пиджаки и кивком головы, все без исключения, говорили: «Честь имею, сударыня, пригласить Вас на тур вальса». Мы будто перенеслись по времени в дореволюционное прошлое. Я пел, а в голове проносились слова капитана: «Ты думаешь, офицеры все тупые? Нет, дружок!»

      О, нет! Теперь я так не думал. Видимо, в подсознании у каждого из нас сидело, сидит и будет сидеть безграничное уважение к защитникам нашего Отечества.

      Когда я закончил петь, откуда ни возьмись, передо мной вырос прапорщик Осадец. Но он не успел ничего сказать, потому что, открывающийся его рот заткнули, взорвавшие спортзал аплодисменты, крики «браво», «давай ещё в том же духе», «молодцы», «эх, солдатушки, браво, ребятушки»…

      – Ну, Стриж, не ожидал, – только и смог сказать обалдевший Олег.

      Обведя всех победным взглядом, я улыбнулся и моргнул левым глазом:

      – Поехали! «Двадцать лет спустя».

      Господи! Что было потом?! И «Я больше не ревную…», и «Марионетки», и «Песня первоклассника», и «Маг недоучка», и «Ах, Одесса», и «Всё очень просто», и «Утомлённое солнце», и «Мясоедовская», и «Летящей походкой…». Спели мы и две песни Розенбаума. Принималось всё «на Ура». Пели и танго, и вальсы, и быстрые, и медленные, и блатные… Всё – «на Ура»!

      – Ну,