Бульвар Молодых дарований. Альфред Портер

За что мы его и любим, нашего декана – добрый и судит по совести.

      Ну-с?.. говорит Степаныч и обводит глазами провинившихся.

      Я вижу в их числе и Вальку Дугина. Примятая непонятно какими ухищрениями шевелюра сидит у него сегодня, как затасканный берет из каракуля. Глаза у Вальки заплыли. Пил, наверное, со своими обычными корешами в кочегарке, в подвале общаги, да и проспал в теплыни у топки. Опоздал на картофельные автобусы.

      Приболел я, Иван Степаныч… сипло говорит Валька, когда всепонимающий взгляд декана утыкается в его каракулевую шевелюру… Простыл там, в кочегарке. Кашляю вот… и потею…

      Иван Степаныч пожимает плечами. Бывает, мол, все мы смертны. И переводит свои карие глаза на меня.

      А я вот… откашлявшись, начинаю я свободно и с чистой совестью – уж мне-то оправдываться никакой нет нужды. Проблевал до утра в институтском приёмном покое. Всё записано, и печать стоит. И свидетелей полная комната, если надо.

      Но вдруг у меня холодеют от ужаса яйца, и я слышу, как язык мой (проклятый мой язык!.. как у того мальчика в сказке, что заорал на всю улицу: люди добрые, а король-то голенький!..) вдруг начинает без спросу нести какую-то ахинею, от которой у меня перехватывает голосовые связки.

      А с какой это стати нас опять посылают на картошку?.. говорю неожиданно я непослушными, тяжёлыми от страха губами… Вот в докладе товарища Хрущёва на пленуме было… что не будут слать больше… что уже без студентов можно обойтись…

      Я вижу краем глаза, как по обе стороны от меня сидящие рядом пытаются отодвинуться подальше и даже как бы спрятаться под столом. Остальные растерянно переглядываются.

      Иван Степаныч морщится, будто у него засвербило в носу, и прячет своё доброе лицо в обширный носовой платок. При этом декан смущённо и скучно смотрит в окно…

      Больной он был, Иван Степаныч!.. слышу я чей-то жалобный выкрик.

      Это Валька Дугин.

      Он смотрит на меня дикими глазами и отчаянно тычет пальцем себе в висок

      Иван Степаныч, не слушайте, чего он там мелет!.. Он той ночью отравленный был, всю комнату заблевал!.. Его на руках в приёмный покой тащили!.. Вы проверьте, у них же записано в книге приёма!.. До сих пор не соображает!.. мелет туфту какую-то. У него же температура!.. тридцать девять!..

      Я молча стою, забыв закрыть рот.

      Добрейший Иван Степаныч светлеет в лице и сочувственно смотрит куда-то в мою сторону, но старательно избегая моих глаз.

      Да что ж проверять, и так вижу… говорит, наконец, с сожалением декан и что-то записывает в свой блокнотик.

      Ты бы, Альфред, лежал себе в общежитии, раз больной… говорит Степаныч сочувственно… Вон Валя мог же просто сообщить нам… Но, конечно, похвально, что ты чувствовал, так сказать, ответственность… что не мог выполнить это самое… призыв нашей партии поработать для блага, так сказать…

      Как считаете, товарищи студенты?..

      Степаныч обводит настойчивым, пытливым взглядом присутствующих. Все неловко молчат, опустив головы.

      Дугин!.. говорит приказным голосом декан… Больного Альфреда поручаю