Сонница. Том второй. Макс Бодягин

круассаны с шоколадом или джемом?

      Лиля посмотрела на круассаны пустым взглядом, встала со стула, подняла руки и вынула шпильки из гладкой, словно нарисованной причёски. И поцеловала меня. Я перестал дышать. Или не перестал. Я не помню.

      Я помню, как взял её лицо в ладони. Я помню, как всмотрелся в эти чернющие глаза с голубыми белками. Я помню как боялся увидеть там… Подвох? Да, подвох. Обман, сомнение, что угодно. Я помню, как увидел там только одно: химически чистое желание, вибрирующие обсидиановые звёзды, счастье и страх, что это счастье сейчас прервётся.

      И тогда я ответил на этот поцелуй по-настоящему. «Ещё», шепнула она, когда я поднялся на поверхность, чтобы сделать глоток воздуха, и я сделал ещё. И ещё. И ещё. И ещё-ещё-ещё-ещё-ещё-ещё-ещё. И потом ещё.

      Де жа вю. Я уже видел это. Эта комната видела это. Этот диван видел это. Эти шторы видели это. Этот ковёр видел это. Этот шкаф видел это. Эти хрустальные бокалы видели это. Эти книги видели это. Это окно видело это. Этот потолок видел это. Это уже было двадцать пять лет назад. Девушка сняла одежду. Аккуратно разглаживая складки. Аккуратно складывая ткань по шву. Аккуратно вешая всё снятое на спинку стула ровно в том же порядке, в котором двадцать пять лет назад другая девушка складывала другие джинсы, другую рубашку, другую комбинацию, другой лифчик. Она легла. Оленёнок.

      Я сбросил джинсы. Алафия, Ошун. Даруй моей крови жар. Святая Эрзули, клянусь жертвовать тебе дары богатые, только не дай этому огоньку погаснуть, sancta mater dolorosa, мне это снится-снится-снится.

      Лиля сняла трусики и сказала:

      – Я ничего не умею.

      – Всё будет хорошо.

      – Я знаю. Я вам верю.

      Её тело… Господи, как прекрасна юная весна с её дрожащими от росы бутонами, готовыми раскрыться каждую секунду. Лиля лежала там же, где двадцать пять лет назад лежала Ия, в той же позе, до мелочей повторяя её очертания. Только цвет волос и кожи различался: Ия светилась медным пламенем, а Лиля растеклась топлёной карамелью.

      Я сойду с ума.

      – У вас ведь есть презерватив? – спросила Лиля и покраснела.

      – Да, укройся, я сейчас принесу.

      Нет, не сойду с ума. Я уже рехнулся. Судорожно шаря по шкафчикам в поисках проклятой резинки, я понял, что реальность окончательно уплывает от меня, прошлое и настоящее наслаиваются друг на друга так, что их невозможно разлепить. Да где же этот ёбаный гандон? Он ведь должен быть где-то тут? С Ингой мы ими не пользовались, я даже не спрашивал, почему. Просто не пользовались и всё. А если у Инги какая-нибудь скрытая инфекция? Только не хватало сейчас заехать в бедную девочку с таким «подарком»… Где же эта хуйня, блядь? Так, а я-то вообще здоров? Я последний раз проверялся ещё до поездки в Казахстан, но с другой стороны, до Инги у меня не было секса сколько? Даже не помню, сколько именно. Если у Инги всё в порядке, значит, я должен быть здоров. Да где же.. Вот! Наконец-то.

      Я вышел из ванной с серебристым квадратиком в руке. Лиля лежала на животе, подперев голову руками и болтала в воздухе стопами в розовых полосатых носках. Детских носках. Детских.