Неоконченный портрет. Мэри Уэстмакотт

было сил, но мне все равно казалось, что недостаточно быстро. Под аркой – мимо кипарисов – по дорожке, заросшей травой…

      Женщина сидела в той же самой позе, в которой я оставил ее. Задыхаясь, я упал рядом с ней на скамейку.

      – Послушайте, – проговорил я, еле переводя дух, – я не знаю, кто вы, и вообще ничего о вас не знаю. Но вы не должны этого делать. Слышите? Вы не должны этого делать.

      II. Призыв к действию

      Самым поразительным было то (понял я по прошествии времени), что она даже не пыталась возмутиться. Она могла бы сказать что-нибудь вроде «да кто вы такой» или «я не знаю, о чем вы говорите» или просто смерить меня ледяным взглядом.

      Но ей было уже все равно. В тот момент никто и ничто на свете ее уже не трогало.

      Это было решение, пришедшее не вдруг, не под влиянием минутного приступа отчаяния. Она приняла его осознанно, медленно, но неуклонно идя к нему в течение нескольких лет своей жизни. Самое страшное, что такие рассудочные решения обычно не подлежат пересмотру и неизменно выполняются.

      Она задумчиво взглянула на меня, но ничего не сказала.

      – Может, расскажете, отчего вы это? – предложил я. – Какая вам разница, узнаю я или нет?

      Она наклонила голову как бы в знак согласия.

      – Все очень просто, – произнесла она. – Так будет лучше.

      – Что за ерунда! – горячо запротестовал я. – Вы абсолютно не правы.

      Она словно не слышала, сохраняя прежнюю безучастность и спокойствие.

      – Я много думала об этом. Это самый лучший выход. Легко, быстро… И – удобно для всех.

      По последней фразе женщины я понял, что она получила «хорошее воспитание». Ей с детства внушали, что «думать о ближнем» – ее главный долг.

      – А что будет… потом? – спросил я.

      – Придется рискнуть.

      – Вы верите в существование рая и ада? – заинтересовался я.

      – Боюсь, что верю, – с усилием призналась она. – Совсем ничего – слишком хорошо для правды. Просто уснуть и больше не просыпаться – вот чего бы мне хотелось.

      Она мечтательно прикрыла глаза.

      – Какой рисунок был на обоях в вашей детской?

      Она вздрогнула.

      – Бледно-лиловые ирисы… Как вы догадались, что я думаю именно о них?

      – Я умею читать чужие мысли. Как вы в детстве представляли себе рай?

      – Зеленая лужайка, на ней овцы, пастух… Знаете это стихотворение?

      – Кто вам его читал? Мама или няня?

      – Няня. – На ее лице промелькнула тень улыбки. – Знаете, я никогда в жизни не видела пастуха. Но рядом с нашим домом был луг, где всегда паслись две овечки. – Помедлив, она добавила: – Потом это поле застроили.

      «Если бы не застроили, она бы не пришла сюда», – подумал я про себя, а вслух спросил:

      – Вы были счастливы в детстве?

      – О да. Даже слишком.

      – Разве такое возможно?

      – Конечно. Понимаете, я и не думала, что такое бывает… Я не была готова…

      – Вам,