Последний сеанс. Дарья Викторовна Чаликова

ведь нельзя же так! Тебя ведь первую на этих сеансах…. Почему ты это терпишь?

      Таня опустила голову, по тонкой коже, которая теперь выглядела очень сухой и слишком тонкой, вдоль рта легли скорбные, как у маленькой старушки, складки.

      – Я не терплю, мне больно. Но может так и надо, – она прижала плечо к уху, точно защищаясь.

      Артем отметил и это жалобное «надо-оо» и эту детскую защиту плеча, со стуком выставил локти вперед и придвинул лицо к Таниному:

      – Не понял, что надо? Чтобы больно было? Кому надо? Тебе? Или вашей Карабисихе? Или тем дурам, которые кайф ловят, когда промывают тебе косточки?

      – Ты не прав. Ты был один раз. Там всем бывает больно понемногу. Всем достается.

      – Бред какой-то! Групповой мазохизм, а не психотерапевтические сеансы…

      Таня замолчала. Артем расходился, наседая на Таню, пытаясь ей доказать, что Артем не какое-то там ничтожество, чтобы с ним обращались так, как сегодня. Но Тане даже в голову не пришло подумать об Артеме как о ничтожестве. Она искренне не понимала, почему Артем так некрасиво сейчас расходится.

      – Ага, всем достается от этой старой дуры… И все молчат.

      – У нее здоровье слабое, – Таня стала защищать Ольгу Ниловну. – Она знаешь, бывает совсем слепнет. Мне девочки сказали. Ну, вообще ничего не видит, и ее на скорой отвозят. Мне ее жалко и девочкам ее жалко. Может поэтому мы и молчим, если даже она через край хватает. Она давно в театр ходит. Может у нее драма покруче нашей.

      – Ага, драма. Ненависти через край. Понимаю. Это называется «ослепнуть от ненависти».

      Артем зажмурил глаза и стал шарить руками по столу, как слепой. Задел чашку, опрокинул сахарницу. Потом открыл глаза и первым расхохотался. Таня вслед за ним. Им стало легче.

      – Ну, а ты… Если не хочешь не говори… Но мне правда, как новичку, важно знать, что за история у тебя – ну, та из-за которой ты пришла к Воронович?

      Таня не хотела говорить. Но была так благодарна Артему за прогулку и вот даже за эту шутку со слепым, что сказала:

      – Так, ничего особенного. Была мерзкая связь с одним очень старым козлом. Ничего особенного. Просто очень плохо после – что-то вроде депрессии. Все никак себя простить не могу, что у меня в жизни это было. Знаешь, мне так хотелось, чтобы все было по-настоящему, как у всех, по-честному, что бросилась к первому попавшемуся козлу в постель. Не знаю, не понимаю, зачем… Больно это ужасно, сама не знаю, почему. Не могу себя простить. Ненавижу себя это, за то… что с этим козлом. Ты представить себе не можешь, как он был отвратителен мне почти с самого начала, а я почему-то это делала, пока буквально умом не двинулась от отвращения к самой себе. К себе и этому уроду старому. Как я могла!

      – Зачем ты себя так? Он наверняка со знанием дела подкоп к тебе вел. Он мудак. Ты не при чем! Может, тебе даже казалось, что ты любила его? Так? Ты ведь не могла бы без чувства совсем?

      Таня с ужасом покачала головой:

      – Нет– нет! Хотя… тогда. Я не знаю, я ничего не знаю! Тогда, казалось, вообще без него не могу. А сейчас ничего, кроме бесконечного унижения не вспоминается!