Последний сеанс. Дарья Викторовна Чаликова

работа известного психотерапевта начинается с того момента, как они входят в класс групповых занятий: «мы заплатили за чудо, дайте его нам», говорили их лица. И тут же скисали, когда вместо обещанных молвой экстазов и озарений попадали на как будто обычный треп самых обычных, большей частью неприятных, людей. Они горделиво сидели, молчали, вздыхали, оплакивая оплаченные вперед сеансы, и свысока поглядывали на других членов группы.

      – Удивительно! – думали они.

      – Непостижимо! – цедили воздух сквозь зубы.

      – Невероятно! – вздыхая, поднимали глаза к потолку.

      – Невероятно, чтобы в одной группе подобралось сразу столько уродов!

      – Почему в них есть только то, что я ненавижу! Они что? По конкурсу дебилов сюда попали?

      – Психотерапевт вообще в курсе, что они все – козлы? Почему она ничего не делает, чтобы эти твари заткнулись, наконец, и дали возможность нормальному человеку обсудить свои проблемы?

      – Я не такой психопат, чтобы выходить на сцену и смотреть, как придурки орут во все горло!

      И наконец:

      – Верните мне деньги! Ах, договор? Подавитесь. Я так уйду!

      Хватали пальто и в ярости – да-да! уже в ярости – уходили. Но на следующем сеансе их пальто вновь висело на вешалке. Тихие и раскаявшиеся присматривались к тому, что происходит в группе. И вдруг обнаруживали, что этот спектакль весь – от вешалки до финала – для них одних. Где каждый актер – карикатурный персонаж из их жизни. И все, что происходит здесь, так отвратительно правдиво напоминает его реальную жизнь за стенами театра. Правда оказывалась невыносимой. Они первыми бежали на сцену, жадно выхватывали реквизит и колотили, били, ломали, визжали, орали. До изнеможения. До освобождения. Быть может первого в их жизни.

      Потом благодарили и готовы были упасть перед Воронович на колени и целовать ей руки. И некоторые падали и целовали.

      Все это было скучно и однообразно. Эти вздохи и выделывания. Эти позы и взоры. Уходы-приходы Воронович знала и предвидела задолго до начала. Мужчины и женщины, молодые и пожилые, карьеристки и содержанки, младшие менеджеры и старшие менеджеры, бруталы и метросексуалы – все были одинаковыми. Она была уверена в этом твердо. Как дежурная провинциального сортира, вручную отматывая одинакового размера, не взирая на размер задницы посетителя, клочок туалетной бумаги, уверена, что срут все одинаково.

      По вечерам, когда группа расходилась, наступало ее любимое время – настоящей работы. Воронович изучала анкеты клиентов. Жалобы, запросы, мечты, просьбы, привычки, убеждения. Заполненные отвыкшей от долгого письма рукой, неровным и нечетким почерком эти анкеты говорили ей о клиенте сразу все.

      Она мечтала об ошибке.

      – Попробуй, удиви меня, – говорила она анкете нового клиента, – ну, пожалуйста, удиви! Сделай хоть что-нибудь новенькое.

      Но она никогда не ошибалась. Определяя клиентов в группу, подбирая участников в соответствии с основной болезнью их