Сонница. Том первый. Максим Бодягин

сделал тэнсё, выволок из шкафа чиши, привычно поднял её и понял, что тело не хочет сейчас никакой нагрузки, поэтому он убрал инструмент обратно, сел в поперечный шпагат, лёг, вытягивая руки вперёд и застыл так, по миллиметру продвигая ослабелые кисти вперёд, предоставив энергиям тела течь туда, куда им хочется.

      Я знаю, сказал он про себя, вытягиваясь вдоль пола. Я знаю, почему так вышло с Ией. Ведь я же знал, к чему всё идёт. И знаю, к чему всё идёт сейчас. Но я хочу разлюбить. Я хочу чем-то вытравить это проклятье, этот нелепый крест, который не могу вывезти, эту ношу, превращающую меня в тряпку, в бабу. Я хочу выместить свой грех, заменив его другим грехом, если это возможно.

      В его памяти всплывали давно похороненные картины прошлого, и смерть дочери, и последовавший за этим запой, и уход Женьки к этому мужику, как его бишь. И его унижение, новый запой, попытки убежать и от себя, и от Женьки, и от призрака дочери, улыбающейся во сне. Мама говорила, что разбитую чашку не склеить, да только я ж боец, я не мог сдаться. И Женька, хоть и вернулась, да не сдалась.

      Бардин вывернулся, расшевелив бёдра, в полный шпагат, сдвинул стопы в стороны, поиграв тазом, подтянул ладони под себя и приподнялся на руках, поболтав стопами в воздухе. Достаточно этого бабства. Хотите видеть железного дровосека, значит, вы увидите железного дровосека. Он вышел в стойку на руках, заскрипев зубами от напряжения, плечи заныли под грузом тела, Бардин встал и глянул в зеркало, блестевшее в распахнувшейся дверце шкафа. Градом катившийся пот оросил вытатуированных драконов и змей, обвивавших торс и дрожащих от напряжения вместе с литыми плитами грудных мышц.

      Он пошёл в душ, включил боковые струи, увеличил их диаметр, подставляя безжалостным горячим потокам подрагивающие крылья и поясницу, вспомнил кричащую в экстазе жену, Ию, косящую на него поверх спины медным ведьминым глазом, и кончил еще раз, прикусив до крови предплечье. Солёная кровь напомнила солёные рты тех немногих женщин, которые когда-либо были с ним. Он зло усмехнулся. Все, запомни, сынок, всё в этом мире от баб, и жизнь, и смерть, и добро, и зло, и даже скука – всё от них, говорил ему отец всякий раз, когда Бардин нёс его домой пьяного из гаража. Наконец-то я тебя понял, батя, сказал Бардин, и, не вытираясь, пошлёпал на кухню.

      Он плюхнулся в кресло мокрой задницей, с удовольствием вспоминая, что, тем самым, нарушает правило, строго установленное женой. Взял со стола свой древний сотовый, внезапно вызвавший в нём отвращение своей обшарпанностью и скрипами корпуса, и набрал жену. Ты доехала, спросил он в трубку. Да, всё хорошо, я уже на работе, ответил голос Женьки. Ты как, почему-то задал он самый банальный и нелепый после всего случившегося, вопрос. Не очень, ответила жена. Из-за меня? Нет. Я всё ещё боюсь. Чего? У нас директор заснул, прямо на рабочем месте. Тебя забрать? Нет, не нужно. Мы здесь с девками сидим-дрожим, ждём скорую, попыталась пошутить жена, но её голос нехорошо похрипывал.