Когда под ногами бездна. Деннис Лихэйн

Хуже того, изнасиловали. Правда, следы избиения остались только на теле, на лице – ничего.

      – Кто это сделал?

      Джереми посмотрел ей в глаза:

      – Хороший вопрос. Она обратилась в полицию, где сфотографировали следы побоев, и согласилась пройти обследование по поводу изнасилования. – Он судорожно вздохнул. – Она сказала полицейским, что не могла бы опознать нападавшего, по крайней мере не могла в тот момент. А дома заявила, что, если я не возьмусь за ум и не сознаюсь, она…

      – Секундочку, – прервала его Рейчел, – в чем ты должен был сознаться?

      – В том, что лишил ее невинности.

      – Чего ты не делал.

      – Да.

      – И что?

      – Она настаивала на том, чтобы я признался. Сказала, что мы можем по-прежнему жить вместе только в том случае, если я буду честен с ней и перестану врать относительно своего отцовства. Я ответил ей: «Элизабет, я готов объявить всему свету, что я отец Рейчел, и подписать любые документы. Если мы разведемся, буду выплачивать алименты, пока ей не исполнится восемнадцать лет. Но бессмысленно и дико требовать от меня, чтобы я согласился с тобой, ее матерью, что это моя дочь. Никто не пойдет на такое».

      – И что она ответила? – спросила Рейчел, хотя прекрасно знала, что могла сказать ее мать.

      – Спросила, почему я так упорно лгу, какая странность во мне заставляет изображать все так, будто это она ведет себя неразумно в таком важном вопросе. И еще – почему я хочу выставить ее душевнобольной. – Он сложил ладони, словно в молитве, и понизил голос почти до шепота. – Как я понял, она не могла поверить в мое чувство к ней, если я не соглашусь на ее абсурдные условия. Вот в чем дело. Суть была в том, что мне ставилось абсурдное условие: или я соглашусь играть роль сумасшедшего, или мы расстаемся навсегда.

      – И ты предпочел второе.

      – Я предпочел остаться честным, – ответил он, – и в здравом уме.

      Углы губ Рейчел скривились в горькой усмешке.

      – Подозреваю, что это ей не понравилось.

      – Она сказала, что если я решил быть трусом и лжецом, то никогда больше тебя не увижу. Уйдя из дома, я уйду из твоей жизни.

      – И ты ушел.

      – И я ушел.

      – И никогда не пытался связаться со мной?

      Он покачал головой:

      – Твоя мать поставила мне шах и мат. – Он наклонился вперед и осторожно положил ладони ей на колени. – Сказала, что, если я попробую связаться с тобой, она заявит в полицию, что это я изнасиловал ее.

      У Рейчел все это не укладывалось в голове. Неужели мать была способна на такое: изгнать Джереми Джеймса, или кого бы то ни было, из своей жизни? Это было слишком даже для Элизабет. Но тут она вспомнила о судьбе нескольких людей, не угодивших Элизабет Чайлдс в те годы, когда Рейчел была еще ребенком: декана, против которого она постепенно восстановила весь факультет; профессора психологии, с которым не продлили договор; уволенного привратника; рабочего, выгнанного из пекарни. Все эти люди, и еще двое или трое, осмелились выступить против