Баллады. Олег Сорокин

нет, просто живость ума

      Против рамок восстала рутины.

      Но встречались в штыки все дела и слова,

      Унижая меня без причины.

      Мне бессмысленный труд очень стал нестерпим,

      Я пытался улучшить машины.

      Но того лишь добился, что стал <<не любим>>,

      И за признак ума стал <<гонимым>>.

      На меня донесли, и я в карцер попал,

      Где лишился и пищи и света.

      Но мой пыл к справедливости там не пропал,

      Был побоям подвержен за это.

      Я опять взбунтовался, снова карцер и вот

      Тюк соломы, побои и грубость.

      Как покой свой посредственность здесь стережёт,

      Как бесчинствуют подлость и тупость!

      Осознав, что не сломлен, озверели совсем

      Лишь за то, что на них не похожий.

      И в <<рубашке смирительной>> кончился день,

      И я думал, что <<кончился>> тоже.

      Изощрённее пытки не выдумал свет,

      Бросив на пол ничком, пеленали.

      И коленом сдавив, убирали <<просвет>>,

      Так, что б даже дышать мог едва ли.

      Мозг, взрываясь от страха, жаждет мышцы напрячь,

      Собирая последнюю волю.

      В ритме бешеном сердце срывается вскачь,

      Захлебнувшись ужасною болью

      На попытки вздохнуть… только сдавленный стон,

      И попыток бесплодных старание.

      Мысль в агонии бьётся: – Ну всё, обречён,

      Вот и всё… ускользает сознание.

      …Сквозь кровавую дымку, боль в суставах и жил,

      Моё «я» возвращалось со страхом.

      Кто – то веки подняв, вдруг промолвил:– Он жив,

      Поскорей развяжите рубаху…

      Словно тыщи иголок вонзились мне в плоть,

      Онеменье проходит неспешно.

      Дрожь суставов и вен невозможно унять,

      В каждой клеточке боль повсеместно.

      – Ну довольно с него, – прозвучал баритон.

      – Доктор, дайте воды полстакана.

      Приказал наш начальник тюрьмы Этертон,

      И ушёл, забирая охрану.

      Я не в силах глотать, зубы, стиснув стакан,

      О стекло дрожью скрежет отбили.

      В голове чехарда, пред глазами туман,

      И я снова забылся в бессилье.

      Словно вечность прошла, а по времени час,

      Рассказал мне потом надзиратель.

      Так познал я рубашку тогда в первый раз,

      Но вернёмся к рассказу читатель.

      ЧАСТЬ 3

      Умный тоже бывает жестоким,

      Но посредственный злобен вдвойне.

      Он по жизни бредёт одиноким,

      Проигравши в духовной войне.

      Сторожа и другие начальники,

      Утверждались, насилье творя.

      Ведь ущербность души изначально

      Проявляется, мир не любя.

      Им не ведома суть сострадания,

      Безнаказанность портит сердца.

      И не люди они, а создания,

      Раз под маской живут подлеца.

      …Был в тюрьме