Марина Цветаева: «Дух – мой вожатый». Елена Лаврова

П. Чайковского, К. Черни, Ф. Шуберта, Р. Шумана, Ф. Шопена, М. де Фальи. Из всех видов искусств, если не считать поэзию, музыка всегда была для М. Цветаевой на первом месте. В дневниковых записях 1918 года М. Цветаева оставляет ряд размышлений о музыке. «Не люблю (не моя стихия) детей, простонародья, пластических искусств, деревенской жизни, семьи. Моя стихия всё, встающее от музыки. А от музыки не встают ни дети, ни простонародье, ни пластические искусства, ни деревенская жизнь, ни семья» [262, 252]. От музыки – встают стихи, поэтому для М. Цветаевой музыка и стихи практически – в одном ряду, на одной высоте. Размышляя о том, что танец пытается встать на одну высоту с музыкой, М. Цветаева говорит: «Дело Бетховена – нести – через века – Бурю, дело Шопена – нести – через века – Любовь. – И никаких босоножек! Босоножка – разрушение одиночества моего с Шопеном, моего с собой, третье лицо на любовном свидании. И – лучший довод – когда слушаешь музыку, хочется закрыть глаза. Глаза, когда слушаешь музыку, или закрываются, или – открытые – не видят, видят не то, что есть – видят. Любовь ли вышла – из Музыки, или Музыка – из Любви?». «Босоножка» – А. Дункан, танцующая под классическую музыку. С точки зрения М. Цветаевой – танец А. Дункан – бессмыслица, ибо музыка в посредниках – не нуждается.

      Г. В. Ф. Гегель объясняет наличие связи между музыкой и поэзией следующим образом: «…у поэзии есть внешний материал, общий с музыкой, – звучание». Звук (слух) для М. Цветаевой имели преимущественное положение перед зрительным впечатлением. В статье «Поэт о критике» М. Цветаева писала: «Стих только тогда убедителен, когда проверен математической (или музыкальной) формулой. Проверять буду не я». Проверять музыкальной формулой не означает, что М. Цветаева не видит разницы между музыкой и поэзией. Напротив, её раздражает, когда критики и читатели начинают сравнивать стихотворения с музыкой. Она записывает: Когда ей, после чтения стихов, говорили: «какая музыка», она начинала подозревать, что, или это были скверные стихи, или тот, кто говорил, имеет скверный слух. Звук – слово – смысл: М. Цветаева была за это триединство. Дать преобладать в стихотворении звуку над смыслом, значило, растворить смысл – в звучании, что означало бы уничтожение стихотворения. Но и музыку, как таковую, это растворение смысла в звучании не родило бы, потому что у музыки есть свои законы существования. Звук, говорит Гегель, сам по себе лишён содержания. Его определённость состоит в числовых пропорциях. Духовный смысл нельзя вполне запечатлеть в звуке. В то время как принципом поэзии является духовность. В музыке, как и в поэзии, есть начало внутренней жизни, которой лишены пластические искусства, но только поэзия создаёт широкий объективный мир, способный жить по своим собственным законам. В музыке, как и в поэзии, есть начало внутренней жизни, которой лишены пластические искусства, но только поэзия создаёт широкий объективный мир, способный