Каков есть мужчина. Дэвид Солой

бирюзовому мелководью в его направлении – и что странно, обе они в платьях, простых платьях на бретельках, влажно льнущих к их пышным формам и колышущихся на воде.

      – Здрасьте снова, – повторяет мать, подплывая к табурету рядом с Бернаром.

      Ее лицо, плечи и необъятная грудь загорели, тонкое мокрое платье облепляет колоссальную фигуру.

      – Здрасьте, – говорит Бернар.

      Дочь тем временем медленно, но верно подплывает к соседнему табурету. Похоже, она меньше доверяет солнцу, чем ее мать, – повсюду на ее коже заметна сальная бледность. Только лицо у нее очень загорело.

      – Здрасьте, – говорит ей Бернар учтиво.

      Его охватывает любопытство – с примесью изумления и жалости, – сможет ли она усесться на табурет. Конечно же нет.

      Однако каким-то образом ей это удается.

      Ее мать спрашивает:

      – Неплохо тут это, а?

      Все еще продолжая смотреть на дочь, Бернар отвечает:

      – Хорошо, ага.

      – Лучше, чем мы ожидали, должна сказать.

      – Хорошо, – снова говорит Бернар.

      Когда женщинам приносят заказанный сидр «Магнерс» в запотевших высоких стаканчиках, старшая интересуется:

      – Ну а что вы думаете об отеле «Посейдон»?

      Судя по ее интонации, сама она о нем невысокого мнения.

      – Ничего так, – отвечает Бернар.

      – Вы действительно так думаете?

      – Ну да, ничего, – говорит он. – Может, там и есть недостатки…

      Женщина смеется:

      – Это вы верно подметили.

      – Ну да, – говорит Бернар. – Мой душ, к примеру.

      – Ваш душ? А что с вашим душем?

      Бернар объясняет, что с его душем, и добавляет: этим утром улыбчивый человечек снова попросил не пользоваться им, но пообещал завтра все уладить.

      Женщина поворачивается к дочери:

      – Знакомая история, однако. Не так ли? Да?

      Дочь, которая пьет сидр через соломинку, молча кивает.

      – У нас что-то такое постоянно, – говорит Бернару мать. – Как с этими полотенцами.

      – С полотенцами?

      – Как-то утром пропали полотенца, – рассказывает она. – Пока мы были внизу, они просто исчезли. Правильно я говорю?

      Вопрос обращен к дочери, которая снова кивает.

      – И после этого, – продолжает мать, – когда мы просим у них новые, они говорят нам, что мы их, наверно, украли. И говорят, платите сорок евро за новые, а то не вернут паспорта.

      Бернар что-то сочувственно бормочет.

      У него полный рот пива. И он по-прежнему заворожен телесами дочери – необъятными валиками жира на талии, руками-подушками, с ямочками на месте локтей, несоразмерно маленькой головой…

      Теперь ее мать говорит о чем-то другом, о болгарах в соседнем номере:

      – Не давали нам спать полночи. Кричали и бог знает что вытворяли. Стены как бумага, нам все было слышно – то есть вообще все. Мы прозвали их вульгарные болгары, верно? – Вопрос обращен к дочери. – Знаете, за чем мы их застали? Они