Маргарита Бургундская. Мишель Зевако

та вошла в камеру, тихо притворив за собой дверь. Закрепив принесенный с собой факел в специальном зажиме в углу камеры, Жийона повернулась к Маленгру и села напротив него.

      С этим безмятежным видом и безразличными жестами она и в самом деле напоминала одно из тех видений, что являются невесть зачем невесть откуда, и вы ждете не дождетесь, когда же они исчезнут.

      Села она прямо на плиточный пол в трех шагах от Маленгра, окинула его долгим взглядом, а затем расхохоталась.

      Маленгру пришла в голову мысль, которую он счел гениальной, но от которой любой, кто присутствовал бы при этой сцене, неизбежно бы содрогнулся:

      Он тоже расхохотался.

      То было ужасно. Смех Жийоны – злой, желчный, предвещавший конец удовлетворенной мести; смех Маленгра – дрожащий на редких, расшатанных зубах, пробегающий по этим искривившимся от страха губам; эти два смеха столкнулись, соединившись в преотвратительнейшую амальгаму.

      Жийона вдруг перестала смеяться; Маленгр – тоже.

      – Итак?.. – проворчала Жийона.

      – Итак?.. – повторил Маленгр в тревожном хрипе.

      Воцарилось долгое молчание. Затем Симон Маленгр промолвил:

      – Если это была шутка, то весьма удачная! Впрочем, иного, Жийона, я от тебя и не ожидал!

      – Правда ведь, удачная мысль меня посетила? – сказала Жийона с такой интонацией, что беднягу едва удар не хватил. – Подумать только, мой дорогой Симон, – ты всецело в моей власти, не можешь даже пошевелиться, и стоит мне только захотеть, как тебя тут же схватят и поволокут в камеру пыток. Вот сейчас ты ухмыляешься, но только подумай, какое будет у тебя лицо, когда тебя потащат на костер, когда ты начнешь поджариваться…

      Из груди Симона Маленгра вырвался жуткий стон.

      – Да что это с тобой такое? – вопросила Жийона. – Или ты не знал, что тебе предстоит быть поджаренным на медленном огне? Я попросила монсеньора: «Не отправляйте его на костер, сеньор граф…»

      – Славная Жийона! – пылко воскликнул Маленгр.

      – Просто прикажите повесить его на вершине вашей главной башни, – продолжала Жийона с самым спокойным видом.

      – О! – простонал Маленгр, заскрежетав зубами. – О! Чертова злодейка! О! Мерзкая уродина! О! Дьявольская потаскуха!

      – И знаешь, что мне на это ответил монсеньор? – продолжала Жийона. – Он сказал мне: «Нет-нет! Я хочу видеть, какая у него будет физиономия, когда его уложат на горящие угли». Видишь ли, Симон, раз уж сам монсеньор хочет взглянуть на твою физиономию, ты вряд ли посмеешь отказать ему в этом удовольствии… а заодно и мне.

      – Что я тебе сделал? – возопил несчастный Маленгр.

      – Ничего. Но я тоже ничего не делаю – просто передаю слова графа. Кстати, мой дорогой Симон, не скажешь ли ты мне, где спрятал те экю, что взял у меня?

      – Скажу, Жийона, клянусь моим местечком в раю, скажу, как только ты вызволишь меня отсюда.

      – Ну да! – сказала Жийона. – Что ж: я не говорю «нет».

      – Ты не говоришь «нет»! – пролепетал Маленгр, задыхаясь