Собрание сочинений. 2 том. Николай Ольков

повитухе и прошел в комнату. Вера Павловна лежала на широкой кровати и кормила грудью новорожденного.

      – Покажи-ка мне сына, Верочка, дай взглянуть.

      Нянька отняла ребенка от груди и повернула личиком к отцу.

      – Ты мне его разверни, хочу видеть мужика!

      Все исполнили, несмотря на морозы, в доме было тепло, разомлевший отец сюсюкал:

      – Верочка, да он в твою породу будет, беляна, и личико твое, красавец, беда для девок, помяни мое слово!

      – Ладно тебе, давай, Палаша, будем кормить, он уж плачет.

      Отец еще минутку полюбовался и вышел. Ваня, Петр и Володя стояли в зале, он обнял их всех сразу:

      – Брат у вас появился, ребята, но к маме пока нельзя, пойдите в свои комнаты, займитесь делом.

      – Каким, батюшка?

      – Ванюша, учи меньших азбуке и счету, счет надо знать назубок, так я тебя наставлял?

      – Так, батюшка.

      До глубокого вздоха, до тайной слезы, до боли сердечной рад был жизни Данила Богданович: и с женой ему повезло несказанно, хозяйка, красавица, на ребят плодовита; и дела его выстраиваются в заметное предприятие, вот маслоделательный заводик направит, и на всю жизнь занятие, потому что никогда не исчезнет с деревенского двора корова-кормилица; и ребята растут, сначала в доме помощники, потом на хозяйстве, а следом в армию идти, отслуживать своё.

      Гришаня рано стал помощником в лавке, где вся деревня отоваривалась необходимым в зачет сданного молока, был он, как девица – круглолиц, лицом бел, волосом рус, да наглажен всегда и начищен, звали его бабы любовно белоручкой. Грамоту знал хорошо, газеты отец выписывал и книги привозил с городских ярморок. Не раз и Гришаня вместе с отцом ездил в Петропавловск, в Шадринск, в Ишим с маслом и мясом, несколько дней проводили, отец выжидал цены, потом оптом отдавал товар за наличные золотые монеты. Возвращались в разных упряжках, Гриша налегке на рысаках, а Данила Богданович в заплатном полушубочке и рваной шапке на ленивой Пегухе в простых дровенках, золотишко за пазухой, с другой стороны револьвер, а в ногах двухствольный обрез, картечью заряженный. Было дело – в женское одеяние оболокался, лишь бы разбойничьи глаза отвести.

      Когда Грише подошло время для военной службы, во всю шла Германская, и Даниле Богдановичу многих средств стоило добиться, чтобы сына направили на Восток, подальше от фронта. Незадолго до этого вдруг приехал старый Богдан, держал связь с отцом письмами через надежного человека в уездном городишке, тот все передавал, вплоть до денег, а вот о приезде старого не упредил. И рад был Данила обнять отца, вместе поплакали по матушке, умершей прошлым годом, но вместе с гостем в память вернулось забытое, душа растревожилась, дурные предчувствия обуяли. Война эта проклятущая, да революции, в городе и то против властей выступают деповские.

      Все хозяйство показал отцу Данила Богданович, и доброе стадо сементалок на выпасах, и маслоделательный завод, на котором перерабатывается в год по двадцать тысяч пудов молока. Но старого Богдана особо восхитил дом,