Распятые любовью. Михаил Александрович Самарский

произошла, Володя, великая подлость! – опустив голову, сказал я.

      – Не томи уже, говори! – Копытин положил руку на плечо другу. – Освободись от негативной информации, как я тебя всегда учил. Говори, и пусть вся чернота идёт прочь, а мы её сейчас водочкой, водочкой заразу…

      Я поднял голову и долго смотрел на Копытина (тот не стал нарушать моё молчание – Владимир умел слушать и слышать собеседника), затем, откашлявшись, тихо сказал:

      – Отказался садиться со мной за стол?

      – В смысле? – разинул рот Владимир.

      – В прямом! – горько усмехнулся я. – Надули ему в уши, он пришёл домой и объявил матери, что отец, то бишь я – голубой.

      – Ни хрена себе! – присвистнул Копытин. – И как он это объяснил?

      – Забыл, что ли? Я же тебе рассказывал о перипетиях своей тюремно-лагерной жизни и о том, почему уехал со своей малой родины, у нас в городе все, всё и всегда обо всех знают, а если не знают подробностей, то сами такое додумают, что и на голову не натянешь…

      – Да ничего я не забыл! – помотал головой приятель. – Но он-то откуда знает эту историю? – воскликнул Владимир. – Выходит, и в Москве тоже ничего не утаишь? Ты когда освободился? Кажется… дай бог памяти… ты говорил… в тысяча девятьсот…

      – В 1992 году, – напомнил я.

      – Точно, – Копытин хлопнул себя по лбу. – А Серёга родился в 1994-ом! Так откуда же он узнал о твоих приключениях?

      – Мир не без «добрых» людей, – иронично усмехнулся я. – Как я понял, один из моих «однополчан» напел, Серёга даже кличку назвал – Шаман. Эта гнида столько мне зла в жизни сделала, я бы его собственными руками придушил.

      – А где он его откопал? – удивился Копытин.

      – Где-то познакомились.

      – Случайно, что ли?

      – Видимо, да. Не думаю, что Шаман его нарочно искал. Оно ему надо? Я не расспрашивал, Володь, Серёга пришёл сегодня домой весь такой взвинченный, и с порога затеял этот разговор прямо при Галине, начал при ней оскорблять меня, назвал петухом. Я не стал развозить базар, так перекинулись двумя-тремя фразами, потом я собрался и ушёл. Пожить-то пустишь?

      – А вот этот вопрос твой совершенно не уместен! – цокнув языком, ответил хозяин. – Ты же знаешь, с Катькой я разошёлся окончательно, сын с внуками уехал в Канаду, дочь перебралась к мужу в Питер. Так что я тут в гордом одиночестве. Живи, – Копытин неожиданно рассмеялся и подмигнул мне, – только смотри мне, без этих своих петушиных штучек, знаю я вас, начнёшь приставать к одинокому мужику.

      – Вова, – покачав головой, рассмеялся я, – ты, как всегда, в своём репертуаре…

      – Надеюсь, не обиделся? – Копытин с улыбкой посмотрел на гостя и похлопал меня по плечу.

      – Да разве на тебя можно обидеться? – я протянул рюмку, чтобы чокнуться, – давай, Владимир, за нашу дружбу.

      – Давай, брат! – поддержал Копытин и, чокнувшись, опрокинул в себя стопку. – Слушай, – он вернулся к моим семейным проблемам, – может, мне поговорить с твоим Серёгой?

      – Я думаю, не стоит! – ответил я. – Бесполезно.

      – Уверен?