Гром над Араратом. Георгий Рубенович Григорьянц

божествам, – возразил Васак.

      – Среди приближенных кто-то желает ему смерти. – Гнуни внимательно смотрел на Васака. – И я этого так не оставлю!

      – У тебя безмерное тщеславие. Есть служба безопасности, она разберется.

      – Царь всегда чувствует опасность. Его слова «выпьем за правду» и «перед лицом смерти» были пророческими, – не унимался Гнуни.

      – Конечно, он человек проницательный. Наверное, сам бог защитил его от неминуемой гибели! – произнес Васак.

      – Род Генуни теперь будет проклят, всех сошлют в высокую Армению на соляные копи, имущество конфискуют, земли перейдут в казну, – сказал Гнуни.

      – Да, конец виночерпия позорный. Поделом подлецу!

      – Этот каменный лев, который здесь стоит, – Гнуни указал на каменную скульптуру, – так разинул пасть, будто собирается сказать нечто важное или кого-то съесть.

      – Думаю, хотел зевнуть, но передумал.

      – Действительно, львы в Армении довольно покладистые, не то что в Риме, – загадочно сказал Гнуни.

      – В любом случае, придворный лекарь Егия прекрасно разбирается в ядах. Подождем результаты его исследований, – проронил Васак.

      – Васак, ты человек исключительного ума, тебе подвластны многие тайны, ты и сам часть тайны, но помни: секреты могут раскрыться в самый неподходящий момент!

      – Дорогой друг, как говорят греки, многое может случиться меж чашей вина и устами.

      Глава 13

      Лукулл, временно освобожденный от военных забот, приводил в порядок римскую провинцию Азия.

      – Я не позволю откупщикам и ростовщикам из Рима довести провинцию до несчастного положения, – возмущался он.

      Мурена, его легат, умный, храбрый и трудолюбивый генерал и, кроме того, обаятельный человек, сказал:

      – Я своими глазами видел, как людей притесняют. Нужда заставляет иных граждан продавать сыновей и дочерей, но в конце концов должники все равно делаются рабами своих кредиторов.

      Лукулл возмущенно произнес:

      – Мурена, как своему лучшему командиру поручаю освободить притесняемых жителей от этих мучений и положить конец жестоким вымогательствам.

      – Слушаюсь, проконсул!

      «Ростовщики в Риме, конечно, поднимут громкий вопль, заявляя, что им причинили величайшую несправедливость, – подумал Лукулл. – Несомненно, римский народ предназначен покорять другие народы и править ими для их же счастья, но в Азии предстоят великие дела. Надо склонять на свою сторону провинциалов, заслужить их благодарность».

      Лукулл с усердием приступил к насаждению правосудия и законности в покоренных городах, в том числе в Понтийском царстве, но из этого мало что получилось. Волновал же его более важный вопрос. В один из дней он вышел из здания штаба в сопровождении охраны и направился в военную тюрьму, где уже неделю содержали понтийского мудреца Дорилая, советника Митридата.

      Двери тюрьмы открылись, и Лукулл прошел внутрь. Камера Дорилая была в подвале, в ней сыро и темно, только слабый луч света проникал из небольшого