Опускается ночь. Кэтрин Уэбб

крови. Кровь льется ему в ботинок, который становится скользким внутри. Пино нет рядом, его наняли куда-то в другое место, и Этторе оглядывается в поисках дружественного лица, знакомого, кто мог бы дотащить его до дому, если он не сможет идти. Он видит Джанни, одного из старших братьев Ливии, и старается держаться поближе к нему.

      Джанни смотрит на ногу Этторе, но ничего не говорит. Он старше Этторе всего на два года, но выглядит взрослее своих лет. У него суровое, даже мрачное лицо. Если Ливия была золотой ржанкой, то Джанни – коршун, молчаливый и зоркий. Он не замедляет шага, чтобы Этторе было легче поспевать за ним.

      – Как твои родные, Джанни? – спрашивает Этторе.

      Джанни пожимает плечами:

      – Выживают. Мать все тоскует по Ливии.

      – И я тоже, – осторожно говорит Этторе. Ему трудно представить себе, чтобы Джанни мог тосковать. Для этого необходима мягкость, необходимо сердце, которое будет ныть и болеть от полученной раны. – Ты ничего не слышал? – Он не может удержаться, чтобы не спросить, хотя знает, что Джанни разыскал бы его, если бы что-то выяснил.

      Джанни мотает головой:

      – Во время жатвы невозможно подслушать, что болтают надсмотрщики.

      – Знаю.

      Это проще сделать во время молотьбы. А сейчас жнецы разбредаются по полям, тут не поговоришь и не посплетничаешь. Не услышишь, о чем беседуют надсмотрщики или аннароли – те, у кого есть постоянная работа в массериях. Другого пути узнать, кто сделал это с Ливией, не существует. Этторе категорически запрещает себе думать о подробностях этого страшного злодеяния – это невыносимо, это свело бы его с ума. Для крестьян нет иного правосудия, кроме личной мести, так было всегда. Этторе сам не раз слышал, как охранники хвастались своими грязными делишками, и он всегда старался запомнить лицо человека, если не мог выяснить его имени, и передавал услышанное тем, кому следовало. Не исключено, что рано или поздно кто-нибудь окажет подобную услугу и ему. Но прошло уже шесть месяцев, и никто и словом не обмолвился об этом случае. О ней. О тех, кто мог напасть на молоденькую девушку, когда та возвращалась в город с охапкой раздобытого хвороста в переднике. К стыду жителей Апулии, насилие по отношению к женам, дочерям и сестрам здесь повсюду. Бесправные мужчины, раздавленные нуждой и отчаянием, вымещают свой гнев на тех, кто еще бесправнее, даже если они ни в чем не повинны, даже если они любимы, даже если мужчина еще больше ненавидит себя после этого. Но все это остается внутри семьи и никого не касается. Но преднамеренное нападение за пределами дома, да еще такое жестокое, – это касается всех.

      – Я все время спрашиваю. Я все время пытаюсь выяснить, – отвечает Джанни, словно оправдываясь перед Этторе.

      – Знаю, – повторяет он.

      – Когда-нибудь правда откроется. – Джанни смотрит на лежащую перед ним дорогу, его глаза прищурены, хотя солнце только начинает подниматься. В одном не приходится сомневаться: когда они найдут негодяев, те заплатят своей шкурой. Некоторое