Беглые в Новороссии (сборник). Григорий Данилевский

перед ним. Овцы его бродили врассыпную без пастухов. Шинкарь откупщика, зная уже нравы таких событий в степях, с еврейскою предусмотрительностью запрягал себе лошадь за хатою шинка. А из двух батрацких изб, спустившись тайком в лощину, бежали вдали, по пути к камышам на Мертвую пятеро батраков, батрачки и мальчишки-табунщики потрусливее, со страху бросив в хатах и барское добро, и свои пожитки.

      Панчуковский сошел снова вниз. В кабинете Абдулка быстро заряжал ружье.

      – Вот я их! Я их!

      И, зарядив, он пошел опять на балкон мезонина. Из толпы через ограду швыряли уже изредка камнями.

      – Разойдитесь! – крикнул опять с балкона Абдулка. – Вас обманули; тут никакой девки нет! А плату сполна мы вам вышлем; только усмиритесь и не бунтуйтесь, братцы, вот что!

      Град увесистых камней и побранок из толпы ответил на эти слова через стены.

      – Так стойте же! – крикнул Абдулка с балкона, приложился из ружья и выпалил.

      Чей-то серенький конок заржал, побежал и, на пяти шагах споткнувшись, упал, убитый наповал в голову.

      – Ты же говорил, что зарядишь холостым? – спросил, испугавшись, Панчуковский.

      – Так им и надо-с! Шельмы, а не люди!

      Осаждающие действительно были озадачены выстрелом, кинулись врассыпную и вдали, у хат и овчарен, снова стали собираться кучками. Кто-то громко грозил из толпы, что подожгут овчарни и батрацкие хаты. Другой топором помахивал издали.

      «Что тут делать?» – думал полковник, ходя то вверх, то вниз по лестнице дома. Люди наскоро пообедали и ему стали накрывать на стол.

      – Есть у ворот сторожа, Абдул?

      – Есть, Антропка с собаками караулит; я их с цепи спустил…

      – Ну как бы дать знать в стан либо в город? – спросил Панчуковский. – Я-то их не боюсь, да как бы не подожгли чего! Ведь такого дела и ожидать было трудно…

      – Ночью разве Самуйлу верхом пошлем, авось прорвется через них!

      Встал полковник из-за стола. Пошел с Абдулкой опять наверх. Смотрят: к толпе осаждающих подъехал какой-то фургончик парой. Сидевший в нем о чем-то говорил с косарями. Вот собирается отъезжать, на дом полковника смотрит…

      – Маши, Абдул, платком или хоть полотенцем помаши, авось заметят…

      Сбегал Абдул за полотенцем, свесился с балкона и давай махать.

      – Кажись, из фургона махнули! – сказал Абдулка.

      – Это тебе показалось, уехали… Ну, что же мы теперь будем делать?

      Осаждающие будто притихли к вечеру, пошли к шинку. Настала ночь. Разумеется, ночью не спала ни на волос вся дворня полковника, карауля везде, чтобы буяны не перебрались где во двор через стены или в ворота. Говорят, что сам полковник на цыпочках в продолжение всей темной, сырой ночи не раз обходил дозором все уголки двора, прислушивался к побранкам и к вольным песням неунимающихся буянов и три раза кормил собственными руками постоянно голодных до той поры сторожевых собак, и те с охрипшим от надрыва горлом лаяли и метались по двору всю ночь. «Вот так, Русь! – думал полковник. – Чего только в ней не бывает!»

      Ночью под предводительством