Дать Негру. Леонид Нетребо

начала нужно было увидеть вора, так, чтобы не осталось никаких сомнений в том, что это вор, и что, следственно, именно этот человек достоин наказания. Какова будет казнь – задача для следующего этапа.

      Прием для первого этапа полагался несложным и позволял, по замыслу, увидеть факт воровства. Каждый раз, меняя образ, Жорж менял и манеру своего поведения в автобусе. Например, в темных очках, он садился на первое сиденье и якобы погружался в чтение, можно с шевелением губ, можно с периодическим потиранием переносицы. Журналом, сложенным вчетверо, удобно было часто ворочать, как бы ища нужную долю текста, впопад и невпопад; в это же время совершенно естественными были минимальные движения головы, которые позволяли чиркнуть взглядом по салону, выискивая подозрительное. Базовых, отправных образов, в которых он творил, сложилось несколько: разные прически, растительность на лице, выражение глаз, осанка и даже рост, – при этом Жорж постоянно импровизировал, насколько позволяла ситуация. Иногда ему попадались знакомые, коллеги по работе, но никогда он не был узнанным, что лишний раз подтверждало мастерство лицедея и вызывало в нем чувство законной гордости. В импровизации совпали мастерский интерес и необходимость: повторение «притворных» образов было недопустимо. Единственные повторы, если их можно назвать таковыми, позволялись, когда Жорж проезжал маршрут тем, кем пребывал на самом деле, что казалось совершенно естественно. Это бывало в выходные дни, когда в толчее маскировка практически не требовалась.

      Все время, свободное от целенаправленного набора информации и настроя на грядущие перевоплощения, Жорж старался вспомнить все, что его окружало в злополучный момент пропажи кошелька. (Клип с Истуканом был не в счет: тот придуманный фильм нес совершенно иную, «заводную», нагрузку, и смешивать его с конкретикой не имело никакого смысла.) Воспоминания в большей степени относилось к фигурам и лицам, которые непроизвольно могли запечатлеться в анналах мозга. Кое-что ему удалось.

      Не удивительно, что он не помнил конкретных персон, и все воспоминание поначалу сливалось в единое, но неявное, какое-то млечное настроение, расплывчатый образ. Чуть позже, вследствие невероятного напряжения памяти, образ вызрел и стал настолько ясным, что, казалось, появись сейчас любое лицо из того сонма автобусной толчеи, Жорж непременно узнал бы его. Так оно и случилось. Со временем ему показалась знакомой ворчливая старушка, которая тогда старательно оберегала свою сумку с чем-то бьющимся. Наконец, попался молодой человек, беззаботно жующий резинку, внимательно глядящий в окно, как в телеэкран, и, это нетрудно было заметить, любующийся всеми попадавшими в экран молодыми женщинами. Сухонький пожилой мужчина, уткнувшийся, как и тогда, в книжку появился уже без всякого удивления для Жоржа. Господин средних лет так же грустно поглядывал по сторонам и смешно щурился, как будто глаза его не выносили сколько-нибудь