Узник №8. Алексей Притуляк

не ангельской, а какой-то мужицкой, брутальной, красотой. Длинные чёрные волосы (странно, ведь у ангела волосы должны быть светлые, золотистые) будто мокрые спадали на плечи густыми прядями и поблёскивали в тусклом свете рано проступившей сединой. Чёрные глаза его смотрели прямо и твёрдо, но как-то будто бессмысленно или с бесконечной усталостью от всего. За спиной чуть колыхались при каждом движении большие, белые с чёрным, крылья. Руки, сложенные на груди и серое (почему, интересно, серое?) длинное одеяние довершали картину чего-то строгого и безмолвного как вечность.

      – Он что, правда умер? – нерешительно вопросил надзиратель. – И ты отведёшь его в рай? В рай?! Вот этого? Этого преступника? Убийцу?

          Ангел ничего не ответил. Он молча приблизился к телу, присел над ним, чтобы пощупать пульс под внимательными взглядами надзирателя и его сына. Потом выпрямился, пожал плечами и молча исчез в стене.

          Шорох, скрип, шипение змей, чей-то кашель… Тишина.

      – А-а, так он жив, значит, – с облегчением выдохнул надзиратель. – Слава богу!

      – Слава, – простонал узник.

      – Вставай, скотина, чего развалился! – прикрикнул надзиратель. – И попробуй только ещё раз назвать меня тюремщиком.

          Кряхтя и с выражением невыносимой муки на лице узник кое-как поднялся. Теперь он стоял на коленях, а надзиратель и сын обстреливали его критическими взглядами. По лицу надзирателя было видно, что он безмерно рад тому, что всё завершилось благополучно. «Жив! – ликовал его взгляд. – Жив!»

      – То-то же, узник, – улыбнулся он.

      – Я только хотел узнать, господин… надзиратель, идёт ли на улице дождь, – произнёс узник, словно извиняясь.

      – Ты этого никогда не узнаешь, узник.

      – Но это важно для меня.

      – Если бы это было так важно для тебя, ты просто посмотрел бы в окно, – нашёлся надзиратель.

      – Оно слишком высоко, – возразил узник.

      – Ты мог бы послушать, стоя под окном, – на сдавался надзиратель.

      – Оно слишком высоко.

      – Мог бы… – надзиратель обежал взглядом камеру, словно в поисках подсказки. – Мог бы спросить у надзирателя, наконец!

      – Я и спрашивал. Но вы не сказали.

      – Я?.. Ах, ну да…

      – Вы опять забыли, что вы надзиратель, отец, – вмешался мальчик.

      – Яйца курицу не учат! – сердито обернулся к нему надзиратель, и узнику показалось на мгновение, что дубинка сейчас обрушится на голову отрока.

      – Эта поговорка в данном случае неуместна, – поторопился он сказать.

      – Почему же это, узник-умник? – проворно повернулся надзиратель к нему.

      – Ну, видите ли, поговорка «яйца курицу не учат» говорится в случаях, когда…

      – А мне плевать! – сердито перебил тюремщик. – Плевать, понятно? Здесь я решаю, что и когда говорится, понятно тебе, узник?

      – О да, конечно! – отвечал тот, смиренно опуская глаза.

          Надзиратель довольно кивнул, лицо его подобрело.

      – То-то