Без гнева и пристрастия. Анатолий Степанов

дважды перевернулся и загорелся. И тут произошло два чуда: непонятным образом вы с таким сотрясением мозга сумели выбраться из горящей машины и бросились в нашу речку. Это первое чудо. А второе чудо, что вы, лежа без сознания в воде, не захлебнулись. Вы – замечательный везунчик, и я уверен, что с вами будет все в наилучшем порядке.

      – Где я?

      – Вы в больнице.

      – Где я? – раздраженно повторил он.

      – Вы в районном центре Мельники, что в двухстах верстах от Первопрестольной. Такой ответ вас устраивает?

      – Не знаю. – Он действительно не знал, устраивает его такой ответ или нет. Он ничего не знал.

      – Ну напрягитесь! Напрягитесь! – вдруг требовательно взмолился Юрий Серафимович, до ощутимости сжав его запястье. – И вспоминайте. Не факты, не события, не людей – вспоминайте самые последние свои ощущения и эмоции. Ну, ну! Ночь, вы один в автомобиле, удовлетворение от завершенного дела или азарт для завершения незавершенного… Покой, тихая музыка из автомобильного радиоприемника… Какая музыка? Какая музыка?

      Он опять закрыл глаза. И снова не вспомнился – увиделся отвратительный адский огонь. И больше ничего.

      Глава 16

      Иван Всеволодович Гордеев сказал:

      – Что ж, пора, пошли, – и вздохнул прерывисто – от волнения.

      – Чевой-то боязно! – сам про себя удивился боевой генерал Алексей Юрьевич Насонов.

      А бывший начальник службы безопасности движения «Патриот» Вячеслав Григорьевич Веремеев попытался отвертеться:

      – Мне-то что там делать? Вы на сцену идите, а я тихонько в зал пройду.

      – Еще чего! – рявкнул генерал, обрадовавшись, что кто-то перепугался сильнее, чем он. – Пойдешь с нами как миленький!

      – Не на сцену, а к кафедре, не в зал, а в аудиторию, – машинально поправил Веремеева Иван и первым шагнул в приоткрытые высокие двери.

      Классическая институтская аудитория: столы – ряды по горке вверх, массивная дубовая кафедра, полукруглая площадка и на ней стол и три стула. Первым к столу на правах старожила подошел Иван. За ним – генерал и совершенно потерянный Веремеев.

      Все трое стояли, держась за спинки своих стульев. Генерал – посредине, Иван – справа, Веремеев – слева. Заговорил Иван:

      – Друзья. Я с определенным душевным трепетом открываю сегодняшнее наше собрание. – Замолчал. Осмотрел зал, разглядывая знакомые и незнакомые лица. Белоснежные рубашки (почти все сняли пиджаки), неяркие галстуки, короткие прически. Спокойные, уверенные глаза. Серьезные мимолетные полуулыбки. В левом углу – строгие дамы.

      – Друзья, – с надеждой повторил Иван. – Наше сиюминутное пребывание на некоем начальственном отдалении от вас – не более как стечение обстоятельств. Ни формального, ни тем более морального права быть в президиуме нашего собрания мы не имеем. Алексей Юрьевич, Вячеслав Григорьевич и я у этого стола только потому, что мы трое были техническими организаторами и можем ответить на вопросы, связанные с предварительной нашей работой…

      – Иван, тебе не хуже моего известно,