Без гнева и пристрастия. Анатолий Степанов

самом деле давая себе возможность подумать над ответом, поправил репортера Марков.

      – Но ведь и у конференции была цель?

      Марков улыбнулся обаятельно, отечески:

      – Безусловно. И цель эта – окончательная консолидация движения.

      – Но вышло-то все наоборот: раскол! – ликующе возразил репортер.

      – О каком расколе вы говорите? – недоуменно поинтересовался Марков.

      – Как о каком? Ваши оба заместителя только что покинули движение!

      – Раскол! – Вождь снова улыбнулся. Но на этот раз недобро. – О каком расколе вы говорите? Движение освободилось от балласта – и только.

      – Один из этого, как вы говорите, балласта – генерал Насонов считает ваше движение недееспособным, назвал его закоснелым и лоскутным.

      Марков обвел журналистов озаренным взором и гордо изрек:

      – С одним определением я согласен. Да, лоскутное! Потому что в нашем движении представлены все слои населения нашей России! Да, лоскутное! Потому что оно общенародное!

      Здесь инициативу перехватил журналист конкурирующей компании. Его микрофон отодвинул микрофон первопроходца:

      – А что об этом думают ваши оппоненты?

      – Спросите у них, – посоветовал Марков.

      – Мы не можем их найти.

      – Скорее всего, им нечего сказать, – торжествующе отметил Марков. – Видимо, они, воспользовавшись услугами своего соратника, а точнее, сообщника, бывшего начальника службы безопасности движения, Веремеева, как тати в ночи, сбежали через черный ход.

      …Генерал поднялся с кресла, выключил телевизор и, обернувшись, глянул на самого молодого профессора, сидевшего в соседнем кресле у журнального столика, за которым вечерне выпивали. Слегка.

      – Он держится королем, Ваня.

      – А что ему остается делать? – философски заметил Гордеев, раскручивая в толстом стакане солнечную жидкость. Генерал сел, взял свой стакан, отхлебнул вполглотка – по-европейски, спросил и у Ивана, и у себя:

      – Мы правильно сделали, что тайно смылись?

      – Правильно, – твердо ответил Иван.

      – Мы смылись, понимаешь? Смылись! Весьма легко теперь нас объявить трусами, интриганами, людьми, которым нечего сказать.

      – Теперь, – почти согласился Иван. – Теперь. Но потом, Леша, появится потом. Мы не должны сейчас выкладываться в дешевой перебранке. Будет время высказаться аргументированно и серьезно.

      – Когда?

      – Завтра у меня в институте соберем ребяток и решим когда. Я уже дал им тезисы для разработки широкой программы, и они за ночь – им в охотку – это сделают. Да и кое-что подкинуть могут: они ребята головастые, и им все на свежака интересно. Меня беспокоит другое: в связи с последним скандалом забыт предпоследний и педераст вновь стал сугубо идейным борцом.

      – Вот тут-то ты и прокалываешься, интеллигент хренов! – ласково схамил Алексей. – Как военный скажу тебе: хуже нет, когда забывают про мину, которую не разминировали. Она взрывается в самый неподходящий момент.

      – Но